Мужчины переглянулись. Весь вид говорил об одном и том же. Баба… что с нее взять?
От основного коридора вниз идут шахтные колодцы. Над ними подвешены клети, в которых люди опускаются вниз.
– Там вбок идут штольни, – объяснил управляющий. – В них люди и работают.
Брр…
Мы медленно спускались под землю. И почему никто не говорил, как здесь жарко? Должно же быть холодно? А вместо этого с меня пот ручьем льет! Не просто жара – еще и влажность жуткая, аж со стен иногда капает.
– Жарко…
– Да.
– А почему?
Мужчины развели руками. Вот уж никто и никогда не задумывался.
Люди… В каких-то обтрепьях, заросшие, страшные, с рудничной пылью, которая въелась в кожу. Часть прикована, часть может передвигаться спокойно.
– Это каторжники?
– И каторжане есть, и вольнонаемные, – отозвался Иван Федорович.
Да, отличить одних от других было несложно.
– И вы их каждый день разводите по местам?
Мужчины опять переглянулись.
Я поняла, что КЗОТов, правозащитников и прочего здесь отродясь не водилось. И люди спят прямо здесь. И годами не видят солнечного света. И…
– Это просто убийство!
– Машенька, – вздохнул Храмов. – Сюда попадают за серьезные грехи. Такие, как убийство, как раз. Разбой, грабеж… да, еще политические. Ты думаешь, они заслужили что-то лучшее? Они также убивали своих жертв.
Я прикусила губу.
– Все равно… это медленная и мучительная смерть.