Эх, не умею я с такими кадрами работать. Еще в том мире терялась.
Давать каждому – простите, до костей сотрется. Да и просто противно. Обламывать жестко – напакостят в ответ. Не раз случалось. А то как же!
Он же такой, ну просто чумовой, из грязи вылез в князи, корона на голове уже не умещается, аж на задницу съехала, и тут самому Ему отказывает какая-то коза!
Да за такое…
Вот мне и прилетало. И за такое, и за сякое, и за всякое. Везет некоторым женщинам, они как-то умеют отказывать так, чтобы никого не обидеть. А я…
Увы.
И еще раз – увы.
А потому на бал я ехала как на каторгу. Храмов подбадривал меня, но действовало плохо. Ладно, мне просто сыграть поаккуратнее. А там…
Можно залечь дома еще на пару дней, а потом уезжать с чистой совестью.
Пару раз заезжал Романов. Уточнял насчет Милонега, но я мало что могла сказать. Дневник отдала, остальное же…
Дура была. В упор козлиной сущности под мундиром не видела.
Романов понял, покивал и отвязался. В целом, я подтвердила его теорию о бабах-дурах, так что человек не напрягался. Не стоит думать, что он такой уж узколобый. Но вот принято так.
Как во времена плантаторского Юга.
Женщина – нежное и хрупкое существо. Мужчина ее опекает. А мысль о том, что на хрупкой даме можно поля пахать и огороды окучивать… даже если она ему приходит в голову, человек все равно молчит. Ведь не поверит никто. Или того хуже – поверит.
Бледно-голубое платье, в тон сапфирам, изящно ниспадало складками.
– Машенька, соберитесь. Если все пройдет хорошо, уедем уже через три дня.
Лучшего стимула мне и не надо было. Я расправила плечи и принялась подниматься по лестнице, опираясь на руку супруга.
Первый бал, второй бал… я человек не тусовочный. И здесь я поняла это со всей определенностью.
Шумно, в глазах рябит, в носу чешется… Дома с книжкой куда как лучше.
Да простят меня те, для кого тусовка – это профессия. Они идут «торговать мордой», и даже успешно. Для них это работа, для них это образ жизни. А у меня нет такой нужды.