Дню Победы! Крылья в небе

22
18
20
22
24
26
28
30

           -Дело в том, что года три назад наша Партия и Правительство решили выпускать из тюрем УДО (условно досрочно освобождённых) желающих работать на стройках народного хозяйства. Естественно, как всегда до конца это не было продумано и этих «УДО» стали расселять по молодёжным общежитиям. Например, в комнату на шесть человек селили пять зэков и одного коммуниста для надзора и воспитания. На нашу комнату не хватило коммуниста и поселили меня-комсомольца семнадцати лет, не думая о том, что меня самого могут перевоспитать эти пятеро уголовников. Мои «сокамерники» отреагировали на этот факт положительно и сказали, что несмотря на то, что я комсомолец, они мне дают погоняло: «Коммунист!», чтоб не было дискриминации. Конкретно о них, кто за что сидел:

 Коля из Ленинграда кличка «Питерский»-был студентом четвёртого курса какого-то ВУЗА связанного с ядерной энергетикой. Вдвоём с другом они перекопировали какие-то чертежи связанные с ядерной техникой и пытались продать иностранцам. Я вам скажу, что отношение к нему зэков было не на равных, а считали его

 отщепенцем-предателем-сукой, несмотря на то, что сами были уголовники.

 Один только не брезговал общением с ним, относясь с иронией, – это Юра из Москвы – кличка «Москвич», который готовился эмигрировать в Америку и вступить в мафию. Для этого он владел всеми видами единоборств, которые только были известны тогда. Владел свободно английским, не плохо знал немецкий и даже тренировался со мной и учил ещё какие-то: по-моему французский и испанский. Сел он за угон машин без цели хищения. То есть он угонял открыто и давал возможность устроить за ним погоню и уходил от неё. Один раз  он не ушёл и получил четыре года, три из которых отсидел. Об этом он не жалел и говорил, что это тоже входит в программу его подготовки. Миша - тракторист, украл и пропил краску в своём коммунхозе, где и работал. Получил за это пять лет, так как уже была не снятая судимость за драку. Гена-«Шило» сидел за нанесение побоев сожительнице и попытку поджечь её хату. Эдик Золотарёв-кубанский казак, комбайнёр-механизатор. Сел за то, что раздавил «Волгу» инструктора Крайкома партии по пьяни и в милиции после задержания сам «с дуру» подтвердил, что сделал это умышленно, а не по неосторожности:  «Не справился физически – рассчитался технически!» - так заявил он и получил пять лет. Громила и драчун, у которого кулак был размером с мою голову.

           То, что я  был членом штаба заводского Комсомольского прожектора, несколько настораживало моих «сокамерников» и им было, «как до лампочки» то, что   меня взяли туда потому,  что заметили мои оформительские и стихоплётские способности в цеховом Комсомольском прожекторе. Мы «поднимали на вилы» всякие недостатки от неухоженности рабочих мест, до срыва поставок на конвейер и, конечно же, прогульщики и пьяницы были у нас на особом счету. У меня был свой фотоаппарат «Киев-4» с фотоэкспонометром и все фотопринадлежности. У меня был заводской  пропуск на фотоаппарат. Вот эти обстоятельства давали основания моим «сокамерникам» относиться ко мне  с недоверием. Я их предупредил, что я не стукач, но если кто-то сорвётся с истинного пути, то пощады не будет.

    Татьяна была от меня в восторге, а я просто  перед нею таял. Мне было очень трудно от неё уходить и пока я был у неё, я ей не разрешал одеваться, любуясь на её прелести. Она же  очень стеснялась  Деда Мороза… и всё время хотела одеться. Она тоже откровенно любуясь мной, зацеловывала меня до пьяна. Она  любовалась моими бровями, а на ресницы  мне укладывала по шесть спичек, зализывала языком мои ни разу не бритые усики…  Однажды она спросила у меня, откуда я, несовершеннолетний, знаю все  чувствительные точки у женщины и умею их ласкать и я тоже ей рассказал о своей нечаянной любви: Через дорогу от нашего училища было другое такое же училище Связи и там были поголовно одни девчата. Нам разрешали ходить к ним на танцы, а им разрешали ходить к нам на спортивные соревнования, потому что они хорошо визжали. Я познакомился с одной девчонкой и дело дошло до близости, хотя условия у нас были только на природе. Кое- чему она меня научила, хотя сама была моя ровесница. А вот её научил в детдоме физрук…, который был к ней неравнодушен, но женатый.

 -И как же вы расстались? – спросила  ревниво Татьяна.

 -Сначала нам руководители училища  Связи  запретили ходить в гости, потому что один наш урод додумался обокрасть их столовую. Его поймали судили, посадили, но девочкам с нами общаться запретили. Мы с нею встречались, но очень редко, потому что с нею связаться было не просто, а потом она сдала экзамены и их распределили. Она уехала, когда я был на практике уже здесь на Тракторном заводе.  

 Татьяна пожаловалась, что ей в тюрьме душу отводить можно было только воспоминаниями и пальчиком…

         Стыдливо краснея, рассказывала она,

 - А,  вот некоторые сокамерницы отводили душу с  «золотой ручкой», а точнее с  «золотой  культёй», как звали одну заключённую, у которой была культя по запястье. Желающие сбрасывались денежными суммами для контролёра, который приведёт её в камеру на ночь,  и для неё отдельно собирали деньги  за работу, чтобы культёй удовлетворить желающих. Иногда были бои и за «культю» и против  неё, так как эти сеансы отрицательно действовали на психику воздерживающихся от сексуальных посягательств сокамерниц. Дело в том, что не все могли в сексуальном экстазе воздерживаться от сексуальных возгласов и вздохов, на что в общей камере реагировали все по-разному: от хамских комплиментов до сексуальных страданий.

       Татьяна сказала, что она тоже воевала против посещений «культи» и её хотели сторонницы «культи» изнасиловать с её помощью, после чего можно остаться калекой или вообще «в ящик сыграть»,  а она физически победила,  потому что  её   поддержала одна лесбиянка из чувства ревности, так как её сексуальная пара завидовала на  «культю». Вот тогда только она и закурила в тюрьме и до сих пор не может остановиться!

    Всё у нас с Татьяной было хорошо! Мы открыли в заточке Пост «Комсомольского прожектора»! Из двух девчонок – комсомолок и Татьяны, так сказать, кандидатки. Она это  стала воспринимать совершенно всерьёз, без иронии. В виду того, что  меня назначили Начальником штаба «Комсомольского  прожектора завода»,  крутился я  «как белка в колесе»  бегая со своими  «прожектористами» и в рабочее время  с ведома начальства и в личное(у меня был свободный пропуск) и пропуск на мой красивый фотоаппарат «Киев-4» с фотоэкспонометром. А фотографом я был с девятилетнего возраста и у меня не плохо получалось  рисовать карикатуры  с сопровождением  хлёсткими четверостишьями на прогульщиков, пьяниц и нерадивых начальников, на что я был уполномочен Парткомом завода, а не только Завкомом комсомола. Мой «свободный» пропуск давал мне возможность ходить на разгрузки вагонов на территории завода, где платили гораздо выше, чем за пределами завода. Иногда я приходил с разгрузки прямо к Татьяне, потому что  к ней было гораздо ближе, чем до общежития. Она удивлялась, что после вагона я был не менее активным в любви, а даже более. Может быть это объяснялось  нерастраченным адреналином, который продолжал выделяться после окончания разгрузки, а скорее всего чувством, которое,  наверное,  называется любовь. Она, лаская меня, называла:  «Мой котёнок!», но мне это не нравилось. Когда я говорил, что отращиваю усы казачьи, то она меня поправляла и говорила: «Кошачьи!»  и говорила в шутку, что из меня получится  хороший котяра!

          Большим удивлением было для Татьяны моё сообщение о том,  что я ещё участвую в репетициях Народного театра нашего Тракторного завода и что у меня там две роли и скоро будет мой дебют на сцене. Она смотрела на меня с  искренним удивлением, задавая неоднократно вопрос:

 -Да кто-же ты? Электрик, фотограф, художник, поэт,  артист, грузчик, комсомольский вожак, воспитатель  «зэков», а ещё будущий лётчик ?

 -Ещё добавь, что я неплохой кашевар  и  неплохой любовник!

 -Не умрёшь ты от скромности! Но ты прав!

   Татьяна допытывалась, как я попал в Народный театр и я ей рассказал:

«НАРОДНЫЙ АРТИСТ»

        Оказалась у нас в группе «прожектористов» девушка одна - Лариса, которая участвовала в Народном Драматическом Театре Тракторного завода при нашем ДК. Ну, и сагитировала меня туда зайти, и представила меня режиссёру: Якову Захаровичу Миркину. Он побеседовал со мной, предложил мне что-нибудь исполнить по памяти и я, не долго думая,  рассказал то, что помнил с раннего детства  с четырёх-пяти лет с пластинки, которую мы крутили не только на патефоне, но и на радиоле. Радиолу   мы имели в хуторе единственные,  потому что в  нашем хуторе,  дворов на триста,  электричества тогда ещё не было. Радиола была на батареях (сухих элементах), которые стояли под столом и занимали места столько же, сколько и радиола…  Так вот с этой самой радиолы у меня кое-что в детской памяти отпечаталось.  Это был юмористический, сатирический рассказ неизвестного мне автора начала  50-х годов – «Гипнотизёр»: