Госпожа Клио. Заходящее солнце

22
18
20
22
24
26
28
30

Найплам растерялся. Действительно, какое ему дело до ее жизни? Но, с другой стороны, раз Ланзон собирается выпустить Змея, значит, нынешний мир ему не нравится, и он хочет создать новый. А любой мир начинается с мужчины и женщины. Так, может, именно, с этой женщины все возродится заново?.. Не зря ж она появилась так неожиданно!..

– Хорошо, идем, – сказал он, немного подумав, – только я отправляюсь сегодня же.

– Я готова. Моя одежда на мне; только возьму еды и буду ждать тебя у моста. Там стоит много плотов, и я, как дочь курака, могу взять любой из них. Сначала мы поплывем в Кахамарку,[19] а потом пешком отправимся к Большой Воде.

Слушая ее уверенный голос Найплам пришел к выводу, что Ланзон правильно выбрал прародительницу своего царства.

* * *

Прошла уже неделя с тех пор, как отряд Писарро пересек пустыню, простиравшуюся вдоль берега океана, и направился вглубь материка. Дорога, проложенная инками, оказалась настолько узкой, что пришлось двигаться цепью, которая растянулась на сотни ярдов. Она поднималась все выше, и даже Писарро, за двадцать лет непрерывных странствий хорошо знакомый с горами, и Мексики, и Африки, и Северной Италии чувствовал, что с каждым днем дышать становится труднее. А впереди вздымались настоящие вершины, укрытые ослепительно белым снегом, но даже они представлялись капитану не самым страшным – в конце концов, оставалась надежда, что строителям дорог тоже вряд ли хотелось взбираться на продуваемые ледяным ветром перевалы, и они выбрали более удобный маршрут. Гораздо больше его пугали почти отвесные скалы, со всех сторон стиснувшие дорогу. Писарро опасливо поглядывал вверх, понимая, что в случае нападения, в этом каменном мешке их просто перебьют, как животных, мечущихся в кругу охотников. Не спасут, ни аркебузы, ни железные шлемы и латы, ни бесполезные в подобной ситуации лошади, а атакующим для победы хватит двух десятков лучников.

Кое-где скалы все-таки расступались, оставляя пространство для маневра, но там уже стояли сторожевые башни, сложенные из громадных камней. Их неприступная мощь вселяла не меньший ужас, чем отвесные склоны, ибо штурмовать их отрядом в сто человек было бы полнейшим безумием. Утешало лишь то, что в башнях не наблюдалось никакого движения. Видимо, их гарнизоны погибли во время междоусобной войны, но ведь где-то существуют и воины победившей армии!.. Вот, когда отряд столкнется с ними, шансов уцелеть останется совсем мало, и даже отступать будет некуда, так как корабль уничтожен бурей. Оставалось надеяться на собственный опыт, ум, хитрость и, главное, на Господа Бога…

* * *

Найплам не стал входить в Чавин. Он понимал, что появление жреца Ланзона вряд ли пройдет незамеченным и только посеет дополнительный ужас среди жителей и так напуганных приспешниками Атауальпы. Весть о том, что жрец покинул святилище, наверняка понесется дальше, до самого дворца Великого Инки, и придется честно ответить, что он ожидает пришествия Крылатого Змея. Такое пророчество карается смертью, и он умрет, не исполнив своей миссии.

По узкой тропе Найплам спустился к реке. Город остался выше, словно птичье гнездо, прилепившееся к скалам. Когда-то он занимал территорию до самой реки, но каждую весну мутные потоки вырывались из берегов, сметая жалкие человеческие жилища, поэтому люди покорно отступили, оставив между собой и своевольной стихией широкую нейтральную полосу, покрытую каменными глыбами, принесенными с гор. Сама же река, успокоившись, неспешно катилась по серо-черному ложу, проточенному в породе, и напоминала выползшую на охоту анаконду. О близком соседстве людей говорили только плоты, наполовину вытащенные на берег, и подвесной мост, искусно сплетенный из лиан, накрытых сверху тростником. Он слегка покачивался, создавая иллюзию непрочности, но Найплам знал, что по нему могут передвигаться целые отряды воинов, нагруженные ламы и даже восседающий в богатых носилках курака со всей свитой, раз в году отправлявшийся к Великому Инке с докладом о состоянии дел.

Но мост не интересовал Найплама. Он спустился вниз и остановился, глядя по сторонам. Давно уже ему не приходилось созерцать радостную природу, когда у кромки воды замерли миниатюрными изваяниями цапли; сине-красные зимородки носились над поверхностью, как брошенные щедрой рукой драгоценные раковины, а в вышине играли сытые коршуны, не обращая внимания на потерявшую бдительность добычу. Гармония, наполнявшая мир, вносила в душу совсем новые ощущения, отличные от мрачной обстановки пещеры, хотя Найплам знал, что все это жизнерадостное буйство недолговечно, поэтому к нему нельзя привыкать и отдаваться ему в своих чувствах, ибо только власть Ланзона вечна.

Найплам подошел к плотам. Их было четыре, сделанные по единому принципу и отличавшиеся только размерами. Он выбрал средний, собранный из восьми толстых стволов бальсы,[20] очищенных от коры, и поэтому блестевших белизной. Плот казался наиболее надежным, и в то же время, не слишком громоздким. В глубокие зарубки были аккуратно уложены поперечины, скрепленные рогатками из самого прочного дерева – сурибио, дополнительно обвязанные лианами. Посреди плота стоял навес из жердей, укрытый листьями. В нем лежала циновка, а рядом шест и два длинных весла.

Найплам раздумывал, как ему столкнуть плот в воду, когда на дороге, ведущей из города, увидел Ранчу. В руке девушка несла короткое копье, а на плече небольшой мешок из шкуры капибары.[21] Не говоря ни слова, она подсунула под бревна несколько гладких круглых камней, и после этого плот мягко вошел в воду. Ранча прыгнула на него и подождав, пока Найплам сделает то же самое, уверенно взялась за шест. Отогнав плот к середине реки, она выпрямилась и подняла лицо к солнцу.

– Моча, помоги мне, даже когда я буду идти по Большой Реке под звездами и не смогу лицезреть тебя, потому что я буду думать только добрые думы…

– Ты забыла куда мы плывем? – перебил Найплам, присаживаясь возле навеса, и доставая листочек коки.

– Мы плывем биться с Крылатым Змеем, разве не так?

– Ты ничего не поняла. Мы не можем с ним биться. Мы плывем, чтоб встретиться с Ланзоном и просить его унять огнедышащее чудовище. Поэтому оставь свои мысли при себе и доверь мыслить мне.

– Хорошо, – Ранча вздохнула, – но все равно я должна была сказать об этом, чтоб Солнце не думало, будто я предала его.

Шест уже перестал доставать дно, и Ранча заработала веслом, хотя никакой необходимости в этом Найплам не видел. Течение само несло плот по самой середине реки, поэтому острые скалы, отмели и упавшие в воду деревья, угадывавшиеся по семействам бакланов, которые сушили там свои крылья, были слишком далеко. Найплам забрался под навес и закрыл глаза. Он не знал, чем заняться в отрыве от своих ежедневных ритуалов и думал только о том, чтоб время неслось быстрее; гораздо быстрее, чем вода, чуть слышно плескавшаяся у бревен…

* * *

Сознание возвращалось постепенно. Сначала Женя почувствовал, что лежит; потом понял, что лежит на траве и веточка колет его щеку; потом услышал сигнал автомобиля, скорее всего, не имевший к нему никакого отношения.

– Пошли, Вер, – произнес мужской голос.

– Ты что не видишь, человеку плохо? – ответил женский.