— Нет. Зачем? На этот счёт есть простой и устоявшийся режим продажи краденых вещей. Обычные вещи покупаются за половину цены, что-то уникальное — за десять процентов от цены под предлогом затруднения реализации. В общем, всё колеблется в этом ценовом диапазоне: от десяти до пятидесяти процентов. Ну и, разумеется, у таких персонажей значительно ухудшаются отношения со стражей. Со временем они становятся отщепенцами. Мало того, все самые дорогие вещи охраняются не хуже, чем в реальности. Так что в моих услугах в таких случаях просто нет нужды, — говоря всё это, адвокат успевал вносить какие-то правки на извлечённом из дипломата небольшом ноутбуке.
— Тогда есть ещё один довольно существенный вопрос: в связи с этой катавасией у меня испортились отношения с фракцией жизни, лесом Аурин и стражниками. Что с этим делать, если уж я соглашаюсь на сделку, то хотелось бы отмены этой отрицательной репутации.
— Законное желание, но это же вроде часть игрового процесса?
— Как же это может быть частью игрового процесса, если меня обвинили в краже, которой я не совершал? А теперь вы мне даже не даёте реализовать украденное. Надо тогда совершать последовательные действия. Если я соглашаюсь с вашими условиями, то верните мне мою репутацию до кражи.
— Хм… Не могу ничего обещать.
— Ой да ладно! — Амвросий Адамович махнул рукой на адвоката. — Не может он ничего обещать! Включи этот пункт в договор, и программисты вернут мальчику всю репутацию как миленькие, никуда не денутся. Сколько раз уже такое было-то? Придумают опять какой-нибудь игровой момент. Реабилитацию или расследование по поводу самого леса, и всё.
Бронислав Яковлевич бросил всего один мимолётный взгляд в сторону финансиста, но мне показалось, что этот взгляд был весьма красноречивым.
— Хорошо, я включу этот пункт в договор.
— А ещё один вопросик можно?
— Ну давай.
— Как получают прибыль колонии, например ЗАО «СИТК» и ей подобные? Ведь норма одного игрока в день около тысячи кусков руды и десяти аметистов в сутки. Один кусок руды стоит примерно одну серебряную монету, один аметист — пять золотых. Что приводит нас приблизительно к сумме в пятьдесят восемь золотых монет. А это двадцать девять евро. Неужели эта сумма обеспечивает должное обслуживание одного заключённого в сутки?
— Пожалуй, это ваша сфера, Амвросий Адамович. Расскажете Евгению Георгиевичу, а я пока договор составлю.
— Конечно! Женечка, сколько, по-твоему, стоит содержание одного зека в сутки? — поинтересовался в ответ у меня финансист.
— Не знаю, вот и хотел у вас поинтересоваться.
— На содержание одного заключённого в среднем тратится около десяти евро в день. На некоторых больше, на некоторых меньше. Но ведь, кроме этого, есть ещё другие затраты: зарплата сотрудникам, амортизация, ремонт капсул, аукцион опять же.
— А почему тогда государство отдало эту область частным предприятиям, а не занимается само? Ведь тут почти двести процентов прибыли!
— Так именно из-за аукциона. Он даёт возможность получить прибыль моментально, без каких-либо затрат, причём снять самые сливки. А все затраты сбросить на сторонние ЗАО. А вот эти самые ЗАО уже выжимают из заключённых все соки для получения хоть какой-то прибыли. Ну а выпадение этой самой пресловутой жилы — небольшой шанс на прибыль для организаций с большим количеством заключённых. Тем более что получают они всего десять процентов от доходов с этой жилы. Так что тебе предложили не самые плохие условия. Ну и есть ещё определённый момент политики. И рассказывать тебе об этом я, извини, не буду. Захочешь — сам найдёшь информацию в интернете.
— Готово, — прервал нашу беседу адвокат. — Прочитайте, Евгений Георгиевич.
Внимательно изучив представленный документ, я кивнул в знак согласия. После этого документ распечатали, подсоединив местный принтер к ноутбуку адвоката, и я подписал, где было указано. Адвокат шустро убрал бумаги в папку, а ту уже в портфель и принялся собираться. — Что ж, на этом моя миссия закончена, откланиваюсь и оставляю вас наедине с вашими делами, тем более что свой чай я уже выпил. Всего вам доброго, Евгений Георгиевич. Ну и вам, Амвросий Адамович, не хворать.
Последние слова адвокат договаривал, уже выходя из кабинета. Я едва успел его окликнуть: