Чёрное Солнце Таши Лунпо

22
18
20
22
24
26
28
30

- Трогательно. Тут я, конечно, не смогу сказать «нет». Есть ли у тебя уже теле-фон в твоем пряничном домике?

- Да. На этой неделе мне сообщили номер. Вот.

Он вытащил из кармана клочок бумаги, который вырвал из какого-то блокнота. Вайгерт засунул его себе в карман.

Они выпили еще несколько бокалов пива. Около двух часов утра, наконец, оба махнули клоуну, чтобы расплатиться. Потом они оба стояли на улице, друг против друга, прохладной осенней ночью. Все, о чем они могли поговорить между собой, было уже сказано за прошедшие года их дружбы. Не оставалось ничего, кроме как проститься.

- Ну, удачи тебе, Ганс.

Филлигер сильно хлопнул его по плечу.

- Всего хорошего! До весны.

Вайгерт стукнул его кулаком в ребра.

Еще одно крепкое рукопожатие и их пути разошлись.

Сан-Франциско, 19 ноября

Утреннее солнце посылало свои сильные лучи на стеклянный фасад огромного небоскреба. Свет, который проникал через окно, разбивался о жалюзи на много маленьких, остро отграниченных солнечных лучей, которые пронизывали помещение своим узором.

Там, где они рассекали воздух, можно было узнавать парящие частицы пыли, которые танцевали наперегонки, как будто им нужно было только добиться расположения света.

Помещение было настолько велико, что даже чудовищные размеры письменного стола в его центре выглядели почти маленькими. Немногие предметы на столе почти терялись на красно-коричневой равнине из красного дерева: хрупкая лампа в стиле модерн, цена которой, вероятно, превышала ее размер во много раз; узкий черный видеотелефон; маленький каменный куб из гранита, который служил как пресс-папье, и одна половина которого была абсолютно гладко от-шлифована, тогда как вторая половина сохранила свою естественную шероховатость; простая золотая шариковая ручка; коричневая кожаная папка, содержание которой состояло из документов на подпись; несколько писем и две маленькие стопки компьютерных распечаток.

За письменным столом стояло черное кожаное кресло с высокой спинкой и под-локотниками, размер которого давал представление о значении его владельца. Это кресло было обращено, однако, как раз не к письменному столу, а поверну-то таким образом, что оно указывало в направлении окна. Взгляд мужчины, который сидел там, был задумчиво обращен туда.

Тишина, которая господствовала в помещении, несла в себе что-то сакральное, пронизанное и даже подчеркнутое только спокойным дыханием мужчины.

Богатство Томаса Бекетта выросло в той же степени, в какой упало богатство Соединенных Штатов Америки. Страна, которая десятилетиями считалась воплощением экономического процветания, с середины восьмидесятых годов начала делать гигантские дефициты в торговле. Из самого большого кредитора Америка стала самым большим государством-должником мира. Давно ее пред-приятия, когда-то самые большие и самые могущественные на Земле, потеряли свое лучшее положение, и перешли, наконец, в руки японцев, немцев и других.

Уолл-стрит еще раз пережил взлет, но это был бум, который ни в коем случае больше не опирался на реальные ценности, а только на потемкинские деревни курсов акций, которые больше никакого отношения не имели к настоящей силе предприятия.

Девяностые годы показали, что американская мечта о безграничном росте была кошмаром.

И случилось то, что и должно было случиться. Незадолго до наступления нового тысячелетия крах, в сравнении с которым «черная пятница» 1929 года и после-дующая депрессия выглядели почти мелочью, потряс основы американской экономики и вместе с ними последние остатки американских иллюзий. И, как в каждом кризисе, и на этот раз тоже были некоторые немногочисленные спекулянты, которые заработали на этом огромные суммы.

Томас Бекетт был одним из них. Хоть он и был гражданином США, но ему было безразлично, что должны были пережить страна и ее население. Для него границы были ничем иным, как, в лучшем случае, демаркационными линиями между конкурирующими концернами. Он играл в игру, полем которой был глобус, фигурами – люди, предприятия, виды сырья, товары и народы. Призом было тоже богатство, но все же, кое-что еще большее, чем богатство – власть. И он играл в эту игру в то время, когда короли золота давно вытеснили герцогов войны.