В квартиру я зашел почти в двенадцать часов. Сразу, как меня «уговорили» поработать до закрытия, я отзвонился маме. Поэтому она не сильно беспокоилась. Но все же не спала и сидела на кухне, желая меня накормить.
– Ну что, доволен? – ехидно сказала она, глядя на меня. – Сам себе работу нашел, так что не жалуйся теперь.
– Да я и не жалуюсь, – был мой ответ. – Кстати, ужинать я не буду, боюсь, у меня пузо треснет, так мяса нажрался.
– Ну-ка дыхни, – приказала мама, – я слышала, в кабаках трезвыми не работают.
Я дыхнул, и она разочарованно вздохнула.
– Странная ты женщина, – сообщил я маме. – А мне, к примеру, говорили, что в конструкторских бюро тоже керосинят да еще и интрижки устраивают.
Несмотря на то что на кухне было темновато, мамины покрасневшие щеки выдали ее раздражение.
– Ты на что намекаешь, поганец? – завопила она, забыв, что батя видит десятый сон.
– Да ни на что, – пожал я плечами, – в ресторане, между прочим, работают такие же советские люди, у них есть семьи, дети, а ты их скопом в алкаши записала.
– Ого! – воскликнул отец, заходя на кухню. – Сашка политинформацию матери читает. А ты чего разоралась? – раздраженно спросил он у жены. – Сын с работы пришел, трезвый, вон бидончик принес, наверно, что-то стырил!
– Ничего я не тырил, а купил, – ответил я.
– Это на какие шиши? – воскликнула мама.
– На свои, на какие еще.
– Хватит вам, – прервал нашу беседу батя, – что там у тебя в бидоне?
– Шашлык, Гиви Амвросиевич мне оставил, – буркнул я.
Через минуту мой отец увлеченно ел шашлык прямо из бидона, даже не подогрев.
– Это я вовремя встал, – сообщил он, когда съел половину содержимого. – Эх, хорошо ара готовит!
– Да не ара он, а грузин, – поправил я.
– А какая на хрен разница, – сообщил батя. – У нас все равны: что грузины, что хохлы, даже евреи. Нынче все мы русские.
«Это точно, – подумалось мне, – через пару-тройку лет Леонид Ильич об этом объявит на всю страну. Единый советский народ, понимаешь. И самое смешное, что люди поверят. Хорошо помню, сам искренне верил в эту лапшу. Даже с ушей не стряхивал.