— Эту гримасу сложно назвать улыбкой. — с сомнением отозвался Дюкле.
— Ну, первая улыбка за пятьдесят лет, что ж удивительного, что плоховато вышла. — философски заметил Верде. — Итак, что же мы тут имеем?
— Двести восемь гвардейцев, двенадцать бронеходов, восемь паладинов, один светлый паладин. Все здесь.
— Выяснили, что это за металл?
— Невозможно взять пробу. Алмаз не оставляет царапин.
— Одиннадцатый ранг, полагаю?
— Как бы не двенадцатый. Я про такое даже не слышал. Я связался с орденом паладинов — они пообещали выяснить, что это может быть, и кто мог бы такое сделать, но чувствуется, что они тоже в недоумении.
— Это точно не магусы схизматиков?
— Абсолютно точно. Мы бы не пропустили прибытие одного из их верховных магусов, они все на виду. У схизматиков здесь только наёмники.
— Однако версия, что у каких-то третьеразрядных наёмников в отряде служит высший магус, выглядит совсем невероятной. — заметил Верде. — Что говорят слухи? Наверняка кто-то что-то болтает.
— Болтают многое. — пожал плечами Дюкле. — Тут у каждого окрестного холопа есть своя версия событий. Самый правдоподобный слух состоит в том, что это сделала лекарка отряда, потому что стрельба мешала ей лечить раненых.
Аббат Верде некоторое время молча смотрел на собеседника, и наконец со вздохом сказал:
— Смешно. Но папа не оценит.
— Мы распространяем версию, что наших людей призвали на небо ангелы божьи для борьбы с воинством тьмы, а эти статуи оставили взамен, чтобы люди помнили о святых героях.
— У ваших людей плоховато с воображением, — скептически заметил Верде, — можно было бы придумать что-нибудь и получше.
— Придумывать было некогда, схизматики уже вовсю объясняли крестьянам, что наших людей господь покарал за ересь. Нужно было рассказать хоть что-то, пока их версия не закрепилась в умах.
— Действительно. Прошу прощения, отец Антуан, я поспешил с выводами.
— Нам пришлось срочно договариваться о перемирии, наши наёмники просто отказались воевать.
— Глядя на эту э-э… композицию, этого следовало ожидать. — согласился Верде.
Прелаты некоторое время молчали, разглядывая расстилавшуюся перед ними картину.