Рисунки на крови

Но на другом конце Бурбон, на том, что упирается в Канал и муравейник небоскребов даунтауна, над улицей повисли иные миазмы. Атмосфера затхлой сомнительности здесь какая-то вневременная: атмосфера болезненной тайны. Город тучей нависает над старыми зданиями квартала, отчего те кажутся маленькими, серыми и слегка поблекшими. В барах здесь не подают фирменных коктейлей с забавными названиями, но выпивка здесь дешевая и крепкая.

В этом конце улицы Бурбон, зажатый между лавкой скупщика краденого и порностойкой, примостился салун «Розовый алмаз». То, что это стрип-клуб, можно определить лишь по карандашному рисунку на двери — обнаженная женщина в геометрической фигуре, которую можно при желании принять за ромб или бриллиант, но которая гораздо больше напоминает вагину. Одинокий вышибала клюет носом в дверном проеме, испуская вялую очередь скороговорки, когда мимо проходит вроде подходящий клиент, зная, что все это клиент уже слышал на этой же улице.

Внутри «Розового алмаза» темно, если не считать крохотной, безвкусно освещенной сцены. Дым гнездится по углам и клубится под потолком синим одеялом. Несколько танцовщиц зазывно извиваются перед залитыми пивом столами — не на столах, как обычно думают о «танце на столе». Ни одному столу в «Розовом алмазе» не выдержать веса здоровой девушки: большинство из них мог бы разнести в щепки и джанки весом в девяносто фунтов.

Танцовщица стоит в пропыленной каморке за сценой, ожидая своего выхода. Из зала «Розового алмаза» доносятся приглушенный кашель и фырканье. Она готова поставить чаевые за день, что это Томми, здешний ди-джей, ширяется кокаином прямо в своей кабинке. Обычно он уходит в мужской туалет, но управляющего сегодня нет, а всем остальным плевать.

— А теперь… в своем последнем номере сегодня… Сладчайшая краса Востока — МИСС ЛИ!

Из динамиков несутся первые ноты ее музыки, песня «Сurе» на такой громкости, что динамики искажают слова. Впрочем, это не важно, поскольку никто больше в этом клубе даже не слышал о «Сurе», разве что пара других танцовщиц, и никого не интересует музыка, под которую она танцует, лишь бы грудь показывала. Мисс Ли отодвигает пыльную бархатную занавесь и выбрасывает вперед ногу — длинную, шелковисто-бледную, затянутую до колена в высокий черный кожаный сапог на шпильке с серебряными цепочками, — и толпа ревет.

Если можно назвать толпой пять или шесть небритых потрепанных мужчин.

И если несколько апатичных реплик и свистков, похотливых движений языком приблизительно в сторону ее гениталии или простой акт поднимания пива ко рту можно назвать ревом.

Мисс Ли выплывает на крохотную сцену. Снизу ее подсвечивает кольцо круглых лампочек, свет играет по черным виниловым танга и бюсту, когда она движется, показывая, что у нее есть по части изгибов. Пять или шесть лампочек в кольце перегорели, причем дохлые расположены через неравные промежутки, будто гнилые зубы во рту.

Она прошагала к шесту, стратегически установленному в центре сцены, обвила его руками и коленями и, выгнув спину, стала обрабатывать шест бедрами, приоткрыв рот и полузакрыв глаза — изображая одурелое, почти наркотическое опьянение, которому полагалось сойти за экстаз. Потом, оттолкнувшись от шеста, она помедлила перед первым клиентом и принялась выделывать настойчивые покачивания прямо ему в лицо.

Через пару минут он выудил из кармана рубашки пару смятых долларов и, затыкая их ей за подвязку, не преминул запустить запачканные никотином пальцы как можно выше по ее ноге. Мисс Ли наградила его улыбкой гейши и перешла к следующему клиенту, на удивление молодому и приличного вида и потому с меньшей вероятностью чаевых.

Она размышляла, что бы они подумали, узнай они, откуда взялся ее сценический псевдоним. Она родилась в Новом Орлеане, родители ее были корейцы, и Лауп, управляющий «Розового алмаза», посоветовал ей выбрать «какую-нибудь китайскую подделку», чтобы использовать ее «этническую внешность». («Полно мужиков на это западают», — добавил он, будто делясь страшной мужской тайной.) Имя Ли она позаимствовала у персонажа своей любимой книги «Голый завтрак». Когда клиент шел мерзкий, или не давали чаевых, или просто у нее не было настроения трясти задом перед сборищем человеко-членов, она думала об иглах с героином, протыкающих гнилые вены, о вздутых членах, сочащихся зеленоватой слизью, о красивых мальчиках, мастурбирующих под гниющей краюхой лунного сыра. Счастливее ее это не делало, но жизнь скрашивало.

Началась вторая ее песня. «№ 13 Baby.» The Pixies. Оглянувшись на кабинку ди-джея, она увидела, как Томми поморщился на подвывающий голос и рвущуюся психоделическую гитару, его вкусы склонялись все больше к группам вроде «Triumph» и «Foreigner», этакому поддельному корпоративному металлу, и, может, немного «Guns N" Roses», если ему хотелось чего порадикальнее.

Мисс Ли завела руку назад, чтобы расстегнуть бюстгальтер, и почувствовала, как за подвязку ей сзади засовывают банкноту, как сухая рука крадется по ее левой ягодице, чтобы затем исчезнуть. Углом глаза она заметила в одном из обрамляющих сцену зеркал клиента — высокий негр уже исчезал в темноте бара. По непонятной ей причине чернокожие, которым она нравилась, очень этого стеснялись. Может, потому, что она была такой бледной.

Тайком нащупав банкноту, она сдвинула ее по ноге набок. Это была десятка. Джекпот. С этой десяткой выручка переваливала за стодолларовую отметку, хорошие деньги за дневную смену: она теперь и впрямь может позволить себе уйти домой.

Сдирая виниловый топ с маленьких крепких грудей, она всматривалась в свое отражение, исчезающее в бесконечности зеркал. Груди соединяла тонкая серебряная цепочка, прикрепленная к изящным колечкам в обоих сосках цвета кофе с молоком. За исключением сосков ее кожа была цвета бледно-матового миндаля, ребра проглядывали будто планки в ставне жалюзи, тело было слишком худым, если не считать округлости попки и крохотного животика, ноги — мускулистыми от шестичасовых смен на шпильках и долгих прогулок по Французскому кварталу.

Лицо у нее было довольно плоским, широкий рот ненакрашен — она терпеть не могла вида помады у себя на губах, особенно сальной розово-оранжевой, какой мазались большинство танцовщиц, — темные узкие глаза, подведенные пурпурными тенями и черной тушью, почти скрывались благодаря неопрятному платиновому парику.

— У т"тя самые красивые волосы, к"акие я видел, — сообщил ей однажды почтительно-грубый турист; Господи, как же ей хотелось сорвать парик и швырнуть ему на колени. Вместо этого она мило улыбнулась и взяла его деньги.

Третья песня. «Darling Nikki» Принца, мелкая подачка толпе — дай им что-то, что они слышали раньше. Это была грязная песня, знаменитая грязная песня, которая разожгла весь Крестовый Поход против Грязной Музыки, или как там его называли в РЦМР, и все лишь благодаря слову «мастурбация» в тексте. Благослови ее. Мисс Ли запустила большие пальцы за эластичный пояс танга, натянула крохотный клочок винила над лобком, так чтобы складки губ были почти обрисованы блестящей черной тряпкой. Чтобы этот фокус сработал, пришлось сбрить лобковые волосы приблизительно до размеров и формы бактерицидного пластыря — и все равно этого было мало: им всегда хотелось увидеть больше.

— Оттяни в сторону, — начинала кряхтеть какая-нибудь старая развалина, размахивая ей в лицо долларовой бумажкой, как будто она того стоила.