— Если бы я вправду хотел понять именно это, я бы начал пить виски. Бобби обычно говорил, что трава подстегивает его воображение, а когда оно иссякло, он отказывался курить, даже когда мама пыталась его заставить. Как будто он даже не хотел больше пытаться.
— Может, он знал, что все прошло, что теперь ни делай.
— Может.
Так они сидели у стола, курили и разговаривали. Когда Тревор передавал ему косяк, Зах заметил узор выпуклых белых шрамов у него на левой руке. Ему надо было нанести шрамы и вовне, подумал Зах, чтобы они соответствовали тем, что внутри. Но он еше не знал Тревора настолько хорошо, чтобы сказать это вслух. Вместо этого они говорили о Новом Орлеане, бурлении и суете французского рынка, о том, как мощенные булыжником улицы в свете газовых фонарей выглядят по ночам сплошь золотом и чернью, о неоновом мазке улицы Бурбон, о реке, что пульсирует по городу точно грязная коричневая вена.
Наконец оба они начали зевать. Тревор встал и потянулся всем телом. Зах глядел, как свободные тренировочные съезжают на самые тазобедренные кости, а потом спросил себя, почему он пялится — он же уже все видел сегодня.
— Хочешь упасть здесь?
Наконец-то.
— Это было бы прекрасно.
— Можешь ложиться в большой спальне. Там есть матрас и… э…м… — Тревор глядел в пол. — Там никто не умер или еще что. Зах, который не ожидал приглашения отправиться в постель с Тревором, тем не менее попытался убедить себя, что он этого и не хочет. Но выходя из кухни, он пожелал Тревору спокойной ночи — и все же не мог не испытывать разочарования.
Он развязал кроссовки, снял очки и собрался лечь на проседающий двойной топчан, когда осознал, что его голова и спина на пару пульсируют острой болью. Больше суток он держался на чистом адреналине; теперь трава и долгая дорога наконец взяли свое, чтобы наградить его самой что ни на есть адской болью во всем теле, а ему и в голову не пришло взять с собой каких-либо лекарств.
Прошлепав босиком к комнате Тревора, Зах увидел, что свет у него еще горит, и осторожно постучал в дверь.
— У тебя есть аспирин?
Тревор валялся на кровати, читая книгу о Джоне Листе.
— Кажется, есть.
Сев, он порылся в рюкзаке, где нашел одинокую белую таблетку.
— Вот тебе. Похоже, это у меня последняя.
— Спасибо. Еще раз спокойной ночи.
На кухне Зах напился воды из крана, положил таблетку в рот и запил ее. Когда он, возвращаясь к себе, миновал дверной проем в коридор, по спине его пробежал холодок. Комната была сырой и серой. И пустой, если не считать матрасов и заплесневелых картонных коробок в скрытых углами закоулках стенного шкафа, окно — чернильный квадрат в каплях дождя.
Впервые за все эти часы Зах обнаружил, что в этом доме ему не по себе. Сидеть в ярко освещенной кухне, болтая с Тревором, — это одно. Спать одному в спальне самоубийцы и жертвы убийства, следы крови которых остались по всему дому… — это совсем другое.
Но он же не боится призраков, напомнил Зах самому себе, потом прилег на пыльный матрас и, натянув на себя одно из одеял Кинси, закрыл глаза.
ebooksa