— Я помню, — засмеялся удивленный Джон. Молодой черный брат на стене, ну да… — Вы пообещали, что никому не скажете.
— И сдержал слово — по крайней мере в тот раз.
— Снег мы скинули на Толстого Тома, самого неповоротливого из отцовских стражников. — После Том долго гонялся за ними по двору, и все трое раскраснелись, как осенние яблоки. — Но вы сказали, что видели меня дважды. Когда же это было во второй раз?
— Когда король Роберт приехал в Винтерфелл, чтобы сделать твоего отца десницей, — небрежно промолвил Король за Стеной. Джон изумленно раскрыл глаза.
— Не может быть.
— Может. Узнав, что король приезжает, твой отец послал весть своему брату Бенджену на Стену, чтобы тот тоже приехал на пир. Черные братья общаются с вольным народом больше, чем ты думаешь, поэтому вскоре эта весть дошла и до меня. Против такого случая устоять я не мог. В лицо меня твой дядя не знал, так что с этой стороны я ничего не опасался, а отец твой вряд ли мог запомнить молодую ворону, виденную им столько лет назад. И хотел поглядеть на этого Роберта своими глазами, как король на короля, а заодно прикинуть, чего стоит твой дядя Бенджен. Он тогда был первым разведчиком и бичом моего народа. Я оседлал самого резвого своего коня и отправился в путь.
— А как же Стена?
— Стена может остановить армию, но не одного человека. Я взял лютню и мешок с серебром, взобрался по льду около Бочонка, прошел пешком несколько лиг на юг от Нового Дара и купил себе другую лошадь. Если брать в целом, я двигался быстрее, чем Роберт, которого задерживала громоздкая колымага, где ехала его королева. В одном дне к югу от Винтерфелла я нагнал его и примкнул к его свите. Вольные всадники и межевые рыцари всегда увязываются за королевскими процессиями в надежде поступить к королю на службу, а моя лютня обеспечила мне хороший прием. — Манс засмеялся. — Я знаю все похабные песни, когда-либо сочинявшиеся к северу и к югу от Стены. Ну и вот. В ночь, когда твой отец задавал пир Роберту, я сидел на задах его чертога вместе с другими вольными всадниками и слушал, как Орланд из Старгорода играет на высокой арфе и поет о покоящихся в море королях. Я отведал мясо и мед твоего отца, видел Цареубийцу и Беса… а еще видел мельком детей лорда Эддарда и волчат, бегавших за ними по пятам.
— Баэль-Бард, — сказал Джон, вспомнив сказку, которую рассказала ему Игритт на Воющем перевале в ночь, когда он чуть ее не убил.
— Если бы. Не стану отрицать, что подвиг Баэля меня вдохновлял, но я, насколько помню, ни одной твоей сестры не похитил. Баэль сам сочинял свои песни и проживал их. Я пою лишь то, что сложили люди получше меня. Еще меду?
— Нет, благодарю. А что, если бы вас обнаружили… схватили…
— Тогда твой отец отрубил бы мне голову, — пожал плечами король. — Впрочем, я ел под его кровом, и меня защищали законы гостеприимства, древние, как Первые Люди, и священные, как сердце-дерево. — Он показал на стол, за которым они сидели, на разломленный хлеб и куриные кости. — Теперь ты мой гость, а значит, я не причиню тебе зла… по крайней мере этой ночью. Поэтому скажи мне правду, Джон Сноу. Кто ты — трус, вывернувший наизнанку свой плащ со страха, или какая-то другая причина привела тебя в мой шатер?
Несмотря на все законы гостеприимства, Джон Сноу знал, что ступает по тонкому льду. Один неверный шаг — и он провалится в воду, холод которой останавливает сердце. Хорошенько взвешивай каждое слово, сказал он себе, и хлебнул меду, чтобы выиграть время. Потом положил рог на стол и сказал:
— Скажите мне, почему вы сами вывернули свой плащ, и я скажу, почему вывернул свой.
Манс улыбнулся, как и надеялся Джон. Король явно любил послушать собственный голос.
— Ты, конечно, наслушался историй о моем дезертирстве.
— Одни говорят, что вы сделали это ради короны, другие — что ради женщины, третьи — что в вас течет кровь одичалых.
— Кровь одичалых — это кровь Первых Людей, та же, что течет в жилах Старков. Что до короны, где ты ее видишь?
— Я вижу женщину. — Джон взглянул на Даллу.
Манс взял ее за руку и привлек к себе.
ebooksa