Атлант расправил плечи. Часть II

Лилиан посмотрела на него.

— Вот как? — слова прозвучали странно, буднично, будто сказанное не могло избавить ее от мысли, засевшей в мозгу, словно гвоздь. Лилиан, казалось, не могла оторваться от некоей воображаемой картины.

Риарден сказал спокойно, с легким удивлением:

— Я думал, ты будешь рада, открыв для себя правду. Мне казалось, что ты предпочла бы все знать, хотя бы ради той любви или того уважения, которое испытывала ко мне. Если я тебя и предал, то не походя, не из-за дешевой интрижки с хористкой, а из-за самого серьезного чувства в моей жизни.

Лилиан против воли бросило к нему, и столь же непроизвольно у нее вырвался крик обнаженной ненависти:

— Ах ты, проклятый дурак!

Риарден промолчал.

К Лилиан вернулось самообладание, вместе с легкой улыбкой, скрывающей насмешку.

— Наверное, ты ждешь от меня ответа? — спросила она. — Нет, я не стану с тобой разводиться. Даже не надейся. Мы будем жить как прежде, ты сам это предложил, раз ты считаешь, что так может продолжаться и дальше. Посмотрим, как ты сможешь пренебречь своими нравственными принципами и остаться при этом безнаказанным!

Надевая пальто, Лилиан сказала, что возвращается домой, но Риарден ее не слушал и почти не заметил, как за ней закрылась дверь. Он стоял неподвижно, охваченный незнакомым чувством. Он знал, что позднее все обдумает и поймет, но в тот момент ему не хотелось ничего, только разобраться в том, что же он чувствует.

Риардена наполняло чувство полной свободы, как если бы он стоял, овеваемый потоком свежего воздуха, ощущая, какой огромный груз сбросил с плеч. Чувство полного освобождения. Понимание того, что реакции Лилиан, ее страдания, его больше не тревожат и даже больше: чувство отсутствия вины за то, что это больше не имеет, да и не должно иметь для него значения.

ГЛАВА VI. ЧУДЕСНЫЙ МЕТАЛЛ

— Но как мы сможем выпутаться из этой ситуации? — спросил. Уэсли Моуч голосом визгливым и тонким от злости и страха.

Никто ему не ответил. Джеймс Таггерт, сидя на краешке стула, смотрел на него исподлобья, Оррен Бойл яростно ткнул сигарой в пепельницу, стряхивая пепел. Доктор Флойд Феррис улыбался. Мистер Уизерби поджал губы. Фред Киннан, глава Альянса трудящихся Америки, перестал слоняться по комнате, уселся на подоконник и скрестил руки на груди. Юджин Лоусон, который, сгорбившись, рассеянно переставлял цветы в вазе на низком стеклянном столике, выпрямился и обиженно посмотрел в потолок. Моуч сидел за столом, придавив кулаком лист бумаги. Ответил ему Юджин Лоусон:

— По-моему, этот путь не годится. Мы не должны позволить банальным трудностям препятствовать нашему пониманию того, что этот план вызван исключительно заботой о благосостоянии народа. Он служит общественному благу. Он нужен людям. Главное — ответить на чаяния народа, поэтому мы не должны думать ни о чем другом.

Никто не возразил, но и не подхватил тему. Казалось, своим заявлением Лоусон только затруднил продолжение дискуссии. Но невысокий человек, скромно сидевший на лучшем стуле в комнате, в сторонке от остальных, дабы казаться незамеченным, однако прекрасно знавший, что никто не забывает о его присутствии, глянул на Лоусона, потом на Моуча, и бодро изрек:

— А это мысль, Уэсли. Расширь ее, приукрась, вели своим газетчикам расхвалить ее, и волноваться будет не о чем.

— Да, мистер Томпсон, — мрачно ответил Моуч.

Мистер Томпсон, глава государства, обладал удивительной способностью держаться неприметно. В компании троих мужчин он уже был неразличим, а если попадался на глаза один, то моментально собирал вокруг себя целую толпу людей, всех как один, напоминавших его самого.

Страна не имела ясного представления о том, как он выглядит: его фотографии появлялись на обложках журналов так же часто, как и снимки всех его предшественников по кабинету, но люди никогда не были уверены, на каком фото Томпсон, а на каком — мелкий служащий. Сопровождающие статьи о ежедневных событиях также оставались невыразительными, и единственным, чем отличался мистер Томпсон, были мятые воротнички. При тщедушном теле он отличался широкими плечами. Жидкие волосы и большой рот довершались полной неопределенностью возраста: его можно было принять и за усталого сорокалетнего мужчину, и за необычно бодрого старикана лет шестидесяти. Обладая огромной властью, он неустанно стремился ее расширить, потому что именно этого ожидали от него те, кто продвинул его на высокий пост. Он обладал коварством интеллектуала и неистовой энергией ленивца. Единственной тайной головокружительной карьеры Томпсона был тот факт, что на самый верх его забросило стечение обстоятельств, и он не претендовал на большее.