Звездолёт, открытый всем ветрам (сборник) ,

Фридрих изучает судно, линии его корпуса и его ножки-подпорки, задрапированные приличия ради тяжелой тканью.

— Теперь, — говорит он, — с помощью этого кабеля твой Двигатель может подняться в небо наподобие фуникулера… Региомомонтан сияет. Император хлопает в ладоши. — Sehr schön! Остроумная конструкция, сударь!

Бессарион разглядывает машину с властительным безразличием.

— Да, Ваше Величество, прелестное устройство. Но какой в нем прок?

— Государи, звезды против нас, — говорит Региомонтан. — Так почему бы нам не подняться к звездам и не переменить их расположение в нашу пользу?

Двенадцатого дня марта 1453 года происходит запуск судна. Рывками тянет его вверх лебедка с дизельным двигателем. Вена под ногами стремительно уменьшается в размерах. Скоро и сама Земля исчезает за облаками, а корабль входит в верхний слой воздуха — затем проходит сквозь него выше, в лучисто-лазоревые лунные лагуны: громадина Луны подкатывает-подваливает поближе, и уже может команда разглядеть малейшие черточки ее лика.

Все три важные особы, Фридрих, Региомонтан и Бессарион, стоят на наблюдательной палубе корабля. Региомонтан управляет подзорной трубой и прочими астрономическими приборами, погруженный в таблицы и карты. Фридрих прижался носом к стеклу, охлажденному луною.

— Мне виден огромный обод, по которому странствует Луна!

— Да, Император, — говорит Кардинал Бессарион, которому не терпится продемонстрировать свои познания в астрономии. — Божественные тела обращаются вокруг Земли на эпициклических обручах из идеальной материи, движимые по орбите своей любовью к Богу.

За стеклом иллюминатора Луна раскачивается и громыхает, и вся ее поверхность (теперь путешественники видят это ясно) кишит птицами: цаплями, и чайками, и величественными орлами в безрадостных гнездовищах. Гуси плещутся в Море Спокойствия и гогочут, подобно унылым флюгельгорнам. На корме взметается ввысь стая ворон, бахвалясь и куражась. И тут воздух наполняется кружевом птичьего пения — это множество соловьев устремилось, подобно радостному ливню, мимо иллюминаторов.

Региомонтан рассуждает вслух:

— Возможно, что эти птицы, или их далекие предки, были подняты в эти высоты бурей. — У штирборта отдыхает на крыле альбатрос, презрение к кораблю в каждом мановении перьев. — Они превратили Луну в подобие высокого насеста, подальше от своих земных ворогов… Возможно, это объясняет фосфорическую белизну поверхности светила — и в этом случае всё, что освещает наши ночи и вдохновляет наших менестрелей — это тысячелетние залежи птичьего дерьма.

Фридрих заходится хохотом, в восторге от шутки; и так корабль продолжает путь, покидает подлунное царство и вздымается сквозь слои излучений и струй внутреннего света. Радуги рентгеновских лучей отбрасывают невидимые переливы цвета, пробирающие до мозга костей. Кометы, подобно гигантским конфетам, раскинули хвосты из ванильной сахарной ваты.

Когда наши путешественники минуют Венеру (грациозная розовая планетка, вся укрытая облаками из пастельной пастилы), они отмечают повышение окружающей температуры. Объясняет Региомонтан:

— Великим астрономом Птолемеем доказано, что устройство мира состоит из семи небесных сфер. — Он повышает голос, чтобы его расслышали в проносящемся мимо граде падающих звезд. — В центре стоит наша Земля, затем идет Луна, затем Венера… А вот и малютка Меркурий, самый жаркий из миров. — Эта планета покрыта колоссальными соцветиями, каскадами зелени, роскошная флора благоденствует в изобилии тепла и света… Но глаза путешественников прикованы не к ней, а дальше, к бурлящему лику Солнца, славному и державному, дышащему и пышущему яростными языками языческого пламени. Перед кораблем встают чудеса огненной природы, термоядерные мегамегатонны, где атомы друг о друга бьются, трутся и рассыпаются в порошок. Светило вздымается перед ними, подобно сотне грозовых июлей, и свет его так силен, что Фридрих клянется, что тот давит на его кожу.

Но вот они уже пролетели мимо.

В воздухе холодеет, Солнце умаляется в размерах: это путешественники достигают внешних областей Солнечной системы.

Все ввысь и ввысь, сквозь безмерные океаны светлейшей лазури. Сквозь зоны изумления и захватывающей необычности. Проходят часы, возможно, и дни; Бессарион и Региомонтан пытаются определить дату путем наблюдений за луной, но дело это скользкое. С позиции перемещающегося в пространстве корабля Луна не стоит на месте, но качается, кренится и крутится кувырком, туда-сюдакает за спиной у Солнца и меняет фазы за считанные минуты. Время начинает валять дурака: бортовой хронометр то убыстряет, то замедляет ход, идет то вперед, то назад, то в сторону, а подчас и вовсе наизнанку. Вот проходит неделя из одних вторников. Затем день разворачивается задом наперед, и путешественники встают поутру еще до того, как легли спать; обед подают уже после того, как он съеден… Затем все листочки осыпаются разом с календаря, и даты уносит прочь ветер. Бороды путешественников то растут, то укорачиваются. Марс проносится мимо, как кроваво-красное мгновение ока.

Времена года ускоряют ход. Лето догнивает навозом, а на дворе уж осень. Корабль шмыгает мимо Юпитера: едва успели заметить его желтую тыквенную физиономию — значит, настал Хэллоуин.

Когда они пролетают мимо Сатурна, зима трещит первым морозом.