Инфицированные

— Да неужели?

И Дью вошел в спартанский кабинет Лонгуорта. Одну из стен украшал изрешеченный пулями американский флаг. На противоположной стене висели фотографии Мюррея с каждым из последних пяти президентов. Дью обратил внимание на отсутствие каких-либо фотографий Мюррея в форме. Очевидно, ему хотелось забыть о том времени, о том, кем он тогда был и что делал. Дью забыть не мог, да и не хотел. Это являлось частью его жизни.

Он, естественно, вспомнил флаг, висящий на стене, вспомнил артиллерийскую базу, на которой в живых, кроме них с Мюрреем, осталось лишь шесть человек; вспомнил, как сражался за свою жизнь с ожесточением раненого зверя. Вспомнил схватки с вьетконговцами в грязных, заваленных мешками с песком окопах, при тусклом свете звезд.

Мюррей Лонгуорт сидел за полированным дубовым столом, лишенным какого-либо декора, если не считать компьютера.

— Привет, босс, — сказал Дью.

— Не люблю, когда ты меня так называешь. Мы ведь об этом уже с тобой говорили.

— Было дело, — кивнул Дью. — Наверное, я начисто все забыл.

— Присаживайся.

— Неплохое у тебя здесь местечко. Ты в этой конторе года четыре заседаешь, не так ли? Рад, что наконец и мне довелось ее увидеть.

Мюррей ничего не ответил.

— А последний раз мы с тобой разговаривали… постой, дай-ка вспомнить. Семь лет назад! Семь лет прошло с тех пор, как тебе в последний раз от меня что-то понадобилось. Твоя карьера снова трещит по швам? Решил позвать старину Дью, чтобы он вытащил твою задницу из пекла?

— Сейчас речь совсем не об этом.

— Конечно, босс, конечно. Ты ведь знаешь, я не так молод, как раньше. Мое дряхлое тело может не подойти для грязной работенки.

Левый верхний угол национального флага был грязно-коричневого цвета. Дью лучше других знал, в чем тут дело. Когда-то полотнище крепилось к флагштоку, которым Дью убил вьетконговца, вогнав медный наконечник ему в живот, словно копье в дикого зверя. Нижний правый угол тоже был чем-то испачкан, и Дью хорошо помнил, как он тщетно пытался остановить кровь, хлеставшую из горла восемнадцатилетнего капрала Квинта Уоллмана, сраженного пулей из АК-47.

В то время никто из них не мог похвастаться особым патриотизмом. Просто знамя оказалось именно в том месте, где происходил бой, где они из последних сил отбивали атаки до тех пор, пока не прибыли вертолеты. Лонгуорт был последним, отстреливался от наседавших врагов и ждал до конца, убедившись, чтобы все остальные, включая Дью, забрались на борт. Он схватил и занес в вертолет забрызганное кровью, изорванное пулями знамя. На его месте в тот момент мог оказаться любой. Когда все поняли, что самое страшное позади, что им удалось избежать смерти, оставив на поле боя тела друзей и врагов, боевое знамя естественным образом приобрело особое значение.

Дью смотрел на потрепанное полотнище, не в силах отогнать нахлынувшие воспоминания, пока Мюррей его не окликнул. Тогда, вернувшись к реальности, он молча сел на стул возле стола, вытащил из кармана пиджака мягкую карамельку «Тутси-Ролл», развернул ее, положил конфету в рот и машинально бросил обертку на пол. Некоторое время молча жевал, поглядывая на Мюррея, потом спросил:

— Слышал о Джимми Тилламоке?

Мюррей отрицательно покачал головой.

— Схлопотал пулю. Из старого «кольта» 45-го калибра. Лицо всмятку.

Мюррей опустил голову и тяжело вздохнул.