— Вы друзья? — спросил он зачем-то.
— Он сложный человек. — Суставчатые ноги телескопа сложились, и Заболотный подхватил его под мышку. — И как бы это сказать… материально озадаченный… У него вряд ли есть друзья. Но я лучше там.
Он смотрел, как Заболотный идет к машине. Телескоп торчал у него из-под руки, как гранатомет у Терминатора.
— А ты буде-ешь? Яитчницу?
Может, подумал вдруг он, она бессознательно нацелена на то, чтобы вывести меня из себя, чтобы я сорвался, наорал? Может, у нее просто такая внутренняя потребность — быть униженной? Эта ее тяга к русской классике. И поэт-резидент… Он заставил себя несколько раз вдохнуть и выдохнуть.
— Опять Бабакатя яичками торгует?
— Это… свободно? Ну, как… даром, в подарок, да-а? Она добрая на самом деле. А зачем он приезжал?
Дядя Коля знает. Бабакатя знает. А она не знает. Сам же не хотел ей говорить, не хотел тревожить. И Бабакатя ей не сказала?
— У него сбежала дочка, — проговорил он неохотно, — маленькая. Он приехал ее искать. Это раньше был их дом. Ты ее не видела, девочку?
— Откуда? — Джулька помотала рыжей головой. — Зачем девочка? Не видела. Ты куда?
Он натянул свитер и куртку и уже собрался сунуть ноги в резиновые сапоги.
— Надо же, — сказал он неуверенно, — помочь.
— Они тебя звали?
— Нет, но…
— И не позовут, — сказала Джулька.
— Почему?
— Они сами по себе. Мы сами по себе. Они не позовут.
— Но девочка…
— Ванька-то нас на самом деле не лю-юбит.
Ему вдруг показалось, что акцент у Джульки то исчезает, то появляется.