Упырь на Фурштатской

22
18
20
22
24
26
28
30

— Я не слишком люблю веселиться, и поэтому мало кто в последнее время приглашал меня, — ответил незнакомец со своей странной улыбкой. — Кроме того, днем я обыкновенно остаюсь дома; в это время я отдыхаю. Я принадлежу, видите ли, к тем людям, что превращают день в ночь и ночь в день и питают пристрастие ко всему удивительному и необычайному.

— В самом деле? Я тоже! Именно по этой причине вы непременно должны навестить нас, — вскричала Франциска. — Полагаю, — улыбаясь, продолжала она, — вы только что встали и совершаете утреннюю прогулку. И поскольку луна заменяет вам солнце, просим вас посетить наш замок в лучах этого светила. Для нас, думаю, это не составит трудности, и было бы очень мило познакомиться с вами поближе.

— Вы желаете этого? — Вы настаиваете на своем приглашении? — спросил незнакомец самым искренним и решительным тоном.

— Безусловно, иначе вы так и не появитесь, — тотчас ответила молодая дама.

— Что ж, я приду! — сказал неизвестный, вновь обращая на нее свой взгляд. — Если же мое общество станет вам в тягость, вам придется винить лишь себя за знакомство с тем, кто редко навязывается, но от кого нелегко избавиться.

Проговорив эти слова, незнакомец сделал легкое движение рукой, словно прощаясь с ними и, переступив порог, исчез среди руин. Остальные вскоре сели на лошадей и направились к поместью.

На следующий вечер все снова собрались в зале. Берта в тот день получила добрые вести. Кавалер Войслав сообщил ей из Венгрии, что до конца года война с турками завершится и что он, хотя и собирался возвратиться в Силезию, прослышал о том, что кавалер фон Фаненберг вступил во владение своим новым имением и решил последовать за его семьей в Карпаты, не сомневаясь, что Берта сопровождает свою подругу. Он намекнул, что герцог весьма доволен его усердной службой и что в будущем его ожидает еще более важный и широкий круг обязанностей; но прежде, чем приступить к их исполнению, он мечтает обвенчаться с Бертой, поскольку та дала согласие стать его женой. Благодаря милостям своего господина и захваченным у турок трофеям он весьма обогатился. Потеряв на службе у герцога правую руку, он пытался было сражаться левой; но в этом он не преуспел, и потому искусный мастер изготовил для него железную руку. Этой рукой он мог выполнять многое из того, что способен был делать природной конечностью, но все же она была далека от совершенства; теперь же, однако, герцог преподнес ему руку из золота, изготовленную знаменитым итальянским механиком. Кавалер Войслав описывал ее как нечто чудесное, упоминая в особенности нечеловеческую силу, с какой золотая рука могла орудовать мечом и копьем. Франциска искренне радовалась счастью подруги, которая давно уже не получала вестей от нареченного. Частью издеваясь над Францем, частью же выражая собственные чувства, она то и дело принималась расхваливать Войслава и выражать глубочайшее восхищение храбростью и решительностью кавалера, чью отвагу и любовь к приключениям она превозносила до небес. Даже шрам на лице и отсутствие руки становились в ее устах добродетелями; и наконец Франциска дерзко заявила, что человек уродливый ей бесконечно милей привлекательного, ибо обладающие миловидной внешностью мужчины, как правило, бывают самодовольны и изнежены. Никто, добавила она, не назвал бы давешнего обитателя развалин красавцем, но он несомненно был притягателен и возбуждал интерес к себе. Франц и Берта в один голос отвергли ее утверждение. Берта в ответ перечислила мрачный вид, мертвенную бледность и неприязненный тон незнакомца, в то время как Франц упомянул о высокомерии и презрении, сквозивших в его речах. Кавалер не соглашался ни с одной из партий. Он считал, что манеры незнакомца свидетельствовали о его благородном происхождении, однако вежливость оставляла желать лучшего; в то же время, неизвестный, должно быть, пережил немало испытаний и потому превратился в мизантропа. Пока они так беседовали, распахнулась дверь, и в зал внезапно вошел человек, которого они обсуждали.

— Простите меня, господин кавалер, — холодно сказал он, — я пришел хоть и по приглашению, но о прибытии моем не доложили; в прихожей не оказалось никого, кто смог бы оказать мне такую услугу.

В ярко освещенном зале они наконец хорошенько разглядели незнакомца. То был человек лет сорока, высокий и крайне худой. Его черты нельзя было назвать заурядными — на них лежал отпечаток отваги и мужества; но выражение лица никак не отражало доброжелательность. В холодных серых глазах светились презрение и сарказм, причем взгляд их был так пронзителен, что никто не мог длительное время его выдерживать. Цвет лица был еще более странен: его трудно было бы назвать бледным или желтоватым; кожа незнакомца отливала серостью или, так сказать, землистой белизной, словно у индийца, долго страдавшего от лихорадки; цвет ее еще более оттеняла глубокая чернота бороды и коротко остриженных волос. На неизвестном была благородная, но старомодная и изношенная одежда; на воротнике и нагрудной пластине кольчуги заметны были большие пятна ржавчины; его кинжал и рукоять прекрасного меча были кое-где тронуты плесенью. Поскольку все собирались ужинать, было только естественно пригласить незнакомца присоединиться к ним; он согласился, точнее же, уселся за стол, но так и не отведал ни крошки. Кавалер с некоторым удивлением спросил его о причине этого воздержания.

— Я давно уже привык ничего не есть по ночам, — отвечал тот со странной улыбкой. — Мой желудок не переваривает плотную пищу и редко имеет с нею дело. Я потребляю только жидкости.

— В таком случае, мы можем выпить по бокалу рейнвейна, — воскликнул хозяин.

— Благодарю вас; но я не пью ни вина, ни охлажденных напитков, — с явной издевкой отвечал незнакомец. Казалось, эта мысль чем-то забавляла его.

— Тогда я велю подать вам чашу гиппокраса — это теплый напиток на травах. Его приготовят немедля, — сказала Франциска.

— Примите мою благодарность, милая дама, — ответил он, — но не сегодня. Если, однако, я откажусь от напитка, что вы предлагаете мне теперь, будьте уверены, что как только — может быть, очень скоро — он мне понадобится, я попрошу у вас это или какое-либо иное питье.

Берте и Францу казалось, что в госте их было нечто невыразимо отталкивающее, и они не желали занимать его разговором; однако барон, считая, что вежливость обязывает его что-либо сказать, повернулся к гостю и дружески произнес:

— Прошла уже не одна неделя с тех пор, как мы с вами познакомились; мы должны поблагодарить вас за доблестно оказанную нам услугу.

— Я же не назвал своего имени, хотя вы хотели бы его узнать, — сухо прервал его незнакомец. — Зовут меня Аззо; и поскольку, — со знакомой иронической улыбкой подчеркнул он, — с разрешения кавалера Фаненберга, я живу в замке Клатка, вы можете в дальнейшем называть меня Аззо фон Клатка.

— Но не чувствуете ли вы себя одиноким и покинутым в этих древних стенах? — начала Берта. — Я никак не пойму.

— Отчего я остаюсь в замке? О, об этом я с радостью вам поведаю, раз уж вы и молодой господин проявляете такой интерес к моей персоне, — саркастически произнес незнакомец.

Франц и Берта застыли в изумлении: неизвестный высказал вслух их мысли, будто мог свободно читать в их душах.