Да, отшельник. Вот так борются со Злом! Если Зло собирается обидеть тебя, сделать тебе больно — опереди его, лучше всего в тот момент, когда Зло этого не ожидает. Если ж ты не сподобился Зло опередить, если Зло успело обидеть тебя, то отплати ему. Напади, лучше всего когда оно уже забыло, когда чувствует себя в безопасности. Отплати ему вдвойне. Втройне. Око за око? Нет! Оба ока за око! Зуб за зуб? О нет! Все зубы за зуб! Отплати Злу! Сделай так, чтобы оно выло от боли, чтобы от этого воя лопались у него глазные яблоки! И вот тогда, поглядев на землю, ты можешь смело и определенно сказать: то, что здесь валяется, уже не обидит никого. Никому не опасно. Потому что как можно угрожать, не имея глаз? Не имея обеих рук? Как оно может обидеть, если его кишки волочатся по песку, а их содержимое впитывается в этот песок?
— А ты, — медленно проговорил отшельник, — стоишь рядом с окровавленным мечом в деснице, глядишь на кровь, впитывающуюся в песок, и имеешь наглость думать, будто разрешила извечную дилемму, что наконец-то обрела плоть мечта философов. Думаешь, что природа Зла изменилась?
— Да, — заносчиво ответила она. — Так как то, что валяется на земле и истекает кровью, — уже не Зло. Возможно, это еще не Добро, но уже наверняка и не Зло!
— Говорят, — медленно проговорил Высогота, — что природа не терпит пустоты. То, что лежит на земле, что истекает кровью, что пало от твоего меча, — уже не Зло? Тогда что же такое Зло? Ты когда-нибудь задумывалась об этом?
— Нет. Я — ведьмачка. Когда меня учили, я поклялась себе, что буду выступать против Зла. Всегда. И не раздумывая… Потому что стоит только начать задумываться, — добавила она глухо, — как уничтожение потеряет смысл. Месть потеряет смысл. А этого допустить нельзя.
Он покачал головой, но она жестом не дала ему заговорить.
— Мне пора уже докончить свой рассказ, Высогота. Я рассказывала тебе больше тридцати ночей, с Эквинокция до Саовины. А ведь не рассказала всего. Прежде чем я уеду, тебе следует узнать, что случилось в день Эквинокция в деревушке под названием Говорог.
Она застонала, когда ее стаскивали с седла. Бедро, по которому он ее вчера бил ногой, болело.
Он дернул за цепь, пристегнутую к ошейнику, потащил ее к дому.
В дверях стояли несколько вооруженных мужчин. И одна высокая женщина.
— Бонарт, — сказал один из мужчин, худощавый брюнет с тощим лицом, державший в руке окованную бронзой нагайку. — Должен признать, ты умеешь застигать врасплох.
— Здравствуй, Скеллен.
Человек, названный Скелленом, какое-то время глядел ей прямо в глаза. Она вздрогнула под его взглядом.
— Ну, так как? — снова обратился он к Бонарту. — Объяснишь сразу или, может, помаленьку?
— Не люблю объяснять на базаре, потому как мухи в рот летят. В дом войти можно?
— Прошу.
Бонарт дернул за цепь.
В доме ждал еще один мужчина, растрепанный и бледный, вероятно, повар, потому что занимался чисткой одежды от следов муки и сметаны. Увидев Цири, он сверкнул глазами. И подошел.
Это не был повар.
Она узнала его, помнила эти паскудные глаза и пятно на морде. Это был тот, кто вместе с белками преследовал их на Танедде, именно от него она сбежала, выскочив в окно, а он велел эльфам прыгать следом. Как тот эльф его назвал? Ренс?
ebooksa