— Для освежения памяти, — ощерился Филин, — нет лучшего средства, чем орехи с медом или нагайкой по жопе. Говори.
— Когда в Клармоне господин купец Хувенагель писание читали, то был тамотки еще один, ну, маленький такой, прям низушек, да и только. Господин Хувенагель ему сказали… Э-э-э-э… Сказали, что ему как раз пишут, что тут могёт быть така охотность и цирк, каких мир не видывал! Так они сказали!
— Не выдумываешь?
— Могилой матери своей клянусь! Не велите меня бить, господин хороший. Помилуйте!
— Ну-ну, вставай, не лижи сапог! На, получай денар.
— Стократ благодарствуйте… Милостивец…
— Я сказал, не слюнявь мне сапоги. Оль, Мун, вы что-нибудь поняли? Что общего у охотности, тьфу ты, у желания с…
— Охотность, — вдруг сказал Мун. — Да не охотность, а охота!
— Во-во! — крикнул парень. — Именно что охота! Так они и сказали, слово в слово. Вы будто там были, господин хороший!
— Охота, цирк! — Оль Харшейм ударил кулаком по ладони. — Условный шифр, но не очень хитрый. Простой. Цирк, охота — это предупреждение против возможной погони или облавы. Бонарт предостерегает, что их могут преследовать или облаву устроить, и советует им бежать! Но от кого? От нас?
— Как знать, — задумчиво сказал Филин. — Как знать. Надо послать людей в Клармон… И в Фано тоже. Займись этим, Оль, дашь задание группам… Слушай-ка, парень.
— А, господин милостивый?
— Когда ты уезжал из Ревности с письмами от Бонарта, он, как я понимаю, был еще там? А собирался в путь? Торопился? Может, говорил, куда направляется?
— Не-а, не говорил. Да и в путь ему не было с руки. Одёжу, сильно кровью обрызганную, велел выстирать и вычистить, а сам в одной рубахе и портках исподних токмо ходил, но с мечом при поясе. Потому, я думаю, спешил. Ведь же Крысей побил и головы им отрезал награды для, а стало быть, надо было ему ехать и об ей напомнить, о Фальке-то. Да Фальку он ведь тоже для того взял, чтоб живцом кому-то доставить. Така ведь евонная профессия, нет?
— Фалька. Ты ее как следует рассмотрел? Чего хохочешь, дурень?
— Ой-ёй, господин милостивый! Рассмотрел? Да еще и как! В подробностях!
— Раздевайся, — повторил Бонарт, и в его голосе было что-то такое, что Цири невольно сжалась. Но бунтарский характер тут же взял вверх.
— Не буду!
Кулака она не увидела, даже не уловила его движения. В глазах сверкнуло, земля покачнулась, ушла из-под ног и вдруг больно ударила по бедру. Щека и ухо горели огнем — она поняла, что Бонарт ударил не кулаком, а тыльной стороной раскрытой ладони.
Он встал над ней, поднес ей к лицу сжатый кулак. Она видела тяжелую печатку в форме черепа, которой только что ужалил ее в лицо как шершень.
ebooksa