Он поднялся, махнул рукой:
— Зови меня товарищ Мищенко, а то прям, как Ленин. Только не Владимир. — Он хохотнул своей шутке. — Идем, покажу твою комнату.
Было ему около шестидесяти, но выправка выдавала в нем или бывшего военного, или мента. Он ничуть меня не стеснялся, вел себя естественно.
Судя по ярлыку с номером 36, комната моя находилась на третьем этаже.
— Первый — гостиница для командировочных, — сказал комендант, преодолев лестничный пролет, — там редко кто живет. Второй этаж — в основном семейные и девчата. — Он указал на дверь, погрозил пальцем и мечтательно причмокнул: — Там такие девчата, ммм! Лучше и думать забудь. Третий — для молодежи и футболистов. На службу их понабрали только потому, шо мяч гоняют. А вот у мое время без службы в армии не брали. Милиционер должен уметь стрелять! А то понабрали молодняк, який в обморок падае при виде трупа.
— Спасибо, Ва… товарищ Мищенко.
— Та не за що пока. Идем дали. — Комендант остановился возле пепельницы, стоящей у открытого на проветривание окна. — От же свинюки, понакурили! От я вам задам! — Он распахнул дверь в коридор и крикнул: — Поймаю, кто накурыв, ноги повыдергаю!
— Точно не футболисты, им нельзя.
— Ой, да прямо там.
— Никотин убивает лошадь, а футболист — почти лошадь, по полю так же сайгачит.
Шестьдесят шестая дверь оказалась шестой от входа. Комендант сунул ключ в замочную скважину и отошел.
— Открывай, Саня. Пусть замок знает нового хозяина.
Два поворота ключа — щелк! Деревянная вполне современная дверь отворилась. Но прежде чем переступить порог, я изучил коридор: с одной стороны — стена и окна, с другой — ряд дверей, всего двадцать, над входом и в дальнем конце — камеры. В середине коридора — карман, в больницах в таких располагается пост медсестры, тут, наверное, был кинозал или что-то такое, потом посмотрю.
Комендант сунулся в мою комнату и всплеснул руками:
— Да это свиня, а не советский милиционер! Ты глянь, який срач развел! От Артурка, получишь ты у меня!
Недоброе я почуял, даже не переходя порог. В нос шибануло ядреной вонью настоявшихся носков и портянок.
«Твою мать! — мысленно выругался я, узнав, что у меня будет сосед. И еще больше расстроился, когда вошел в комнату. — Мать твою, пока неведомый мне Артурка!»
С одной стороны стояли соседские кровать, шкаф и тумба, с другой — то же самое, но уже мое. И все оно было завалено скомканными вещами, на тумбе водили хороводы тараканы и хлебные крошки, съежились в ужасе засохшие апельсиновые шкурки.
Апофеозом — недопитая бутылка кефира на тумбе, где, вероятно, уже зародилась жизнь.
Глава 7. Где же я буду харчеваться?
ebooksa