— Так точно, товарищ Мищенко, — откликнулся шкет и бросил на меня хитрый взгляд. — Надо дать новичку прикурить.
— Когда вы уже накуритесь? — проворчал Мищенко. — Не забываем, что в двенадцать — тишина.
Электронное табло показывало пятнадцать минут двенадцатого, когда мы вышли в правильную, потрескивающую морозцем под ногами, декабрьскую ночь.
— Куда идем хоть? — спросил я, выпуская облако пара изо рта.
— На спортплощадку, — ответил Шрек, оглянувшись. — Чтобы не палиться перед Ильичем, Саня. Тебя же Саней зовут? Ну вот. Не ссы, тут близко. Замерзнуть не успеешь.
— А потом мы тебя согреем, — хохотнул мелкий шкет с большой головой, и, потеряв равновесие, чуть не упал. Его поддержал Артур.
— Я не по этой части, шкет, — ответил я. — Погрейтесь сами, вчетвером.
Вопреки моим ожиданиям, они не оскорбились. А может, не поняли, в чем юмор, или поняли по-своему, потому что мои слова породили взрыв хохота. Единственным более-менее трезвым среди них был Артур, злобно зыркающий на меня.
Я попытался прощупать остальных трех, понять их, и ощутил только, что мужики просто шли размяться, заодно развлечься, проучив, в их понимании, крысу. Настроение у них было хорошее, даже как-то неудобно обламывать. Поэтому, догадываясь, что пока мы не свернули за угол, ничего не начнется, я остановился и попытался воззвать к остаткам их разума:
— Короче, пацаны, давайте прямо на этом стопанем все и разойдемся краями, пока никто не пострадал? Вы же не знаете, кто я. Может, я боксер, а?
— Баклан ты, а не боксер, — хохотнул шкет.
— Че — зассал? — прищурился кудрявый, которого я мысленно окрестил Пушкиным. — На понт берешь?
Хотелось много что ответить. И что жалко их, идиотов, и что больных обижать грешно, а безмозглый — считай больной, и что кулаками серьезные вопросы не решаются, но… Во-первых, стало понятно: все, что бы я ни сказал, они сочтут трусостью — сдрейфил Саня, с темы начал съезжать, на уши присел, ссыкло! Во-вторых, они хотят экшена, движухи и приключений на пьяные задницы.
Ладно, будет им экшен.
— На спортплощадку, — зачем-то напомнил Шрек.
Похрустывая снегом, мы свернули за торец общежития и только выпали из обзора камер, как Шрек резко развернулся и прописал мне боковой. Я отшатнулся, и удар прошел по касательной, но скользкая подошва посунулась, ноги разъехались, и я, выставив руки, упал в сугроб. На меня налетели всей стаей и принялись пинать.
Закрыл голову руками, я зацепил кого-то ногой за ногу, дернул… Есть, повалил — благо скользко. Катнулся к нему, дал по горлу ребром ладони, перекатился, прикрываясь обмякшим телом.
Донесся мат, бить стали осторожнее, чтобы не задеть своего. Теперь — подняться, не дать нанести критический удар. Я откинул тело, а сам сжался пружиной, вскочил, отшатнулся от пролетевшего мимо кулака, захватил руку, дернул вниз, и еще один рухнул — сначала носом в мое колено, потом на землю мордой в лед. Я не удержался, пнул его носком под ребра, но только раз. Скользко, чревато.
Огляделся и сквозь кровавую пелену увидел, что вторым я завалил Артура, и упал он крайне неудачно, расквасив себе нос об лед. Он начал кряхтя подниматься, мелкий шкет лежал у него под ногами и сипел, его я уронил первым и повредил горло.
Я сосредоточился на отступлении к стенке, чтобы обезопасить тыл. Теперь — не дать себя окружить.