Нерушимый-5

Минут пять они пялились в экран, и это время для меня растянулось в вечность. Наконец Вомбат разочарованно вздохнул и сказал Щелкунчику:

— Ты прав. Он ваш.

Я мысленно выдохнул. Верзила победно улыбнулся, больше всего на свете он хотел получить пять тысяч. Похоже, они поспорили на то, одаренный я или нет, и Щелкунчик выиграл.

— Ну и в чем вы там убедились? — закосил под дурачка я. — Что я ни в чем не виноват?

Мой вопрос остался без ответа. Вомбат пожал руку Щелкунчику и удалился, на меня даже не посмотрев. Щелкунчик затарахтел клавишами. Они что же, не собираются меня отпускать?

— Эй, вы обо мне не забыли? — напомнил о себе я. — Я, между прочим, ни в чем не виноват!

— Это еще надо проверить, — откликнулся Щелкунчик.

— Что вы на меня пытаетесь повесить?

Я занервничал, вспоминая методы сотрудников правоохранительных органов нашей реальности: главное раскрыть дело, а виновный ответит или невиновный — не так уж важно. Неужели они упустили из виду, кто директор моей футбольной команды, и что сам Шуйский опекает «Титан»?

— Дайте мне позвонить. Я имею на это право.

Щелкун наконец глянул на меня и осклабился:

— Вот побеседуем с тобой с глазу на глаз, полиграф пройдешь, тогда и решим, давать тебе звонить или нет.

Полиграф? Вот тут я и провалюсь, потому что в моей биографии нет ни слова правды. Я не терял память. Мало того, я изначально не Саша Нерушимый. Мне не восемнадцать лет, я не родился в селе Кунашак, у меня есть родители, я не детдомовский.

Черт!

Ожили знания, которые я почерпнул из многочисленных статей о детекторе лжи: обмануть его можно, только если тренироваться много месяцев. Я не то что не тренировался, а вообще смутно представляю, как обманывать полиграф. А вот агентов спецслужб натаскивали, потому они резистентны к таким проверкам.

А еще я читал, что есть от природы резистентная категория — патологические лжецы, которые говорят и верят, и в каждое слово вкладывают по огромному куску души. Если я включу «Лучшего в мире» и стану самым искусным лжецом, то есть шанс выпутаться. Но прежде, чем применить оружие последнего шанса, нужно попробовать договориться и попросить Щелкунчика связаться с Тирликасом или Шуйским, который, я надеюсь, заинтересован в том, чтобы я был на свободе и играл в футбол.

— Товарищ Шуйский может за меня поручиться, — проговорил я.

Хотелось продолжить, что от меня зависит судьба «Титана» и футбола в принципе, но увидев, как майор изменился лицом, я замолчал. Он посмотрел так, словно я сказал: «Хайль, Гитлер» — и зиганул.

Что-то я ляпнул не то. И желания майора считать не получилось.

Вот оно, ощущение «яйца над пропастью». Моя судьба зависит от того, есть ли у меня история в этой реальности. Станут ли заморачиваться и искать людей, которые меня знали раньше: воспитателей, соседей по детдому? Если да, мне точно кабзда, и «лучший в мире лжец» не поможет.