— Товарищи! — воскликнула она, силясь перекричать пассажиров. — Сохраняйте спокойствие! Опасности для жизни нет. Просьба занять свои места и пристегнуться. Борт идет на снижение.
Защелкали ремни. Сквозь детский плач и шепот успокаивающих друг друга людей пробивалось басовитое бормотание:
— Господи Иисусе Христе, Боже наш, стихиям повелеваяй и вся горстию содержай, Егоже бездны трепещут и Емуже звезды присутствуют. Вся тварь Тебе служит, вся послушают, вся Тебе повинуются.
Вторая девушка прошлась вдоль рядов, проверяя, все ли пассажиры целы, и раздавая лед тем, кто ушибся. Я скосил глаза на Колесо, которого Димидко, сдвинувшись, усадил на сиденье с краю и принялся ощупывать его ребра.
— Вся можеши: сего ради вся милуеши, Преблагий Господи, — бормотал верующий, которого я не видел. — Тако и ныне убо, Владыко, рабов Твоих сих (имярек) моления теплыя приемля, благослови путь их и воздушное шествие, запрещая бурям же и ветром противным, и лодию воздушную целу и невредиму соблюдая…
Его бормотания не успокаивали, а наводили на мысль об отпевании, хотелось встать и врезать. Похоже, не меня одного наводили. Второй мужской голос, звенящий от напряжения, произнес:
— Товарищ, прекратите немедленно!
Бормотание стихло, верующий перечить не стал.
— Граждане, успокойтесь! — улыбаясь, говорила стюардесса. — Опасности для жизни нет, мы просто попали в турбулентность.
Вот только во взгляде ее плескалась паника, а кулаки так сжались, что побелели костяшки, и это напряжение чувствовали все. Как и все понимали, что снижаться нам еще рано, а значит, это аварийная посадка, и хорошо, если в Адлере, а не на море.
Если на море, шансов нет, сейчас март, мы насмерть замерзнем раньше, чем нас найдут.
— Какое нахер снижение? — крикнул парень с задних рядов. — Мы падаем, вашу мать! Скажите правду, б…ть, чтобы жилеты готовили!
Стюардесса вскинула руки и так же с улыбкой сказала:
— Опасности для жизни нет. Да, грозовой фронт опасен, потому мы не летим в Тбилиси, а приземляемся в Адлере.
Клыков втянул голову в плечи и замер. Микроб глубоко о чем-то задумался. Я обратил внимание, что пассажиры разделились на две многочисленные группы: паникеры и фаталисты. Я относился ко вторым и мысленно перебирал все, что не сделал. Достал телефон, включил его и написал Дарине: «Рина, я тебя люблю». Если будем падать, за несколько минут телефон должен подключиться к сети и отправить сообщение, а потом…
Самолет нырнул в плотное облако, задрожал в этот раз слабее, и я закрыл глаза. Снова прорезался молящийся, неразборчивые слова его звучали, как метроном, отсекающий головы секундам.
Как же невыносимо хочется жить! До чего же обидно сдохнуть в полшаге от цели! Из раздумий меня вырвали аплодисменты. Я разлепил веки и увидел, что мы не падаем, а медленно снижаемся, и под нами не стальная морская гладь, а ленты взлеток с крошечными разноцветными самолетиками.
— Все в порядке, — я поворошил Клыкова, но он так и не открыл глаз.
Если бы он не раздувал ноздри, можно было бы подумать, что нашего Романа разбил кондратий, да он так и околел.
Осталось приземление. Если самолет поврежден, не факт, что оно будет гладким, возможны столкновения и возгорания, но по крайней мере есть немалый шанс выйти из переделки невредимым.
ebooksa