Нежить

Огромное центральное помещение освещалось только свечами, их огоньки помигивали от движений воздуха. Тусклый свет не давал возможности отчетливо разглядеть собравшихся у подножия статуи Кали молящихся, они казались вполне обычными людьми. Но когда мои глаза начали привыкать к полумраку, стали проявляться детали. Высохшие руки, разложившиеся лица; с некоторых тел почти слезла кожа, и за ребрами болтались сморщенные внутренние органы.

Теперь об их подношениях.

При свете дня Кали с ухмылкой взирала на букетики и сласти, любовно сложенные к ее ногам благонравными почитателями. Лежащее там сейчас, видимо, подходило ей больше. Я видел поставленные на обрубки шей человеческие головы, глядящие серебристыми белками закатившихся глаз. Какие-то куски, вырванные то ли из животов, то ли из бедер. Оторванные руки походили на бледные цветки лотоса с лепестками-пальцами, раскрывшимися в ночи.

Больше всего было костей. Они громоздились со всех сторон пьедестала. Одни были обглоданы так чисто, что блестели при свете свечей. На других еще оставались клочья мяса и длинные мерзкие полоски жира. Тонкие лучевые кости рук, похожие на дубинки берцовые. Там кренделек тазовой кости, тут изящный позвоночник. Хрупкие детские косточки, изъеденные временем стариковские. Кости тех, кто не сумел убежать.

Это были дары мертвецов своей богине. Кали с самого начала стала их божеством, а они — ее прислужниками.

Богиня улыбалась гораздо плотоядней, чем обычно. Свисавший из открытого рта длинный красный язык влажно поблескивал. На ужасном лице сверкали черные отверстия глаз. Если бы сейчас она шагнула со своего пьедестала и двинулась ко мне, протягивая извивающиеся руки, вряд ли у меня возникло бы желание пасть перед ней на колени. Скорее я бы сбежал. И красота бывает невыносимой.

Мертвецы начали неторопливо разворачиваться в мою сторону. Их головы поднимались, а гниющие дыры ноздрей ловили мой запах. Глаза тех, у кого они еще оставались, радужно мерцали. Внутри пустых тел что-то поблескивало, отражая свет. Это были прорехи на мироздании, каналы в какую-то иную, пустую вселенную. В пустоту, где правила богиня Кали и где единственным утешением была смерть.

Мертвецы не приближались. Они просто стояли, вцепившись в свои драгоценные дары, и смотрели на меня — те, кто с глазами, — или сквозь меня. В тот момент я чувствовал себя не просто невидимым, а насквозь пустым. До такой степени, что вполне мог бы и сам сойти за своего среди этих человеческих оболочек.

И вдруг как будто дрожь прошла по мертвецам. В следующее мгновение — в неверном мерцании свечей, в отблесках света от тел — Кали шевельнулась. Вот дернулся палец, вот повернулось запястье, — поначалу движения были слабыми, почти незаметными. Но затем ее губы раздвинулись в невозможно широкой зубастой ухмылке, а кончик длинного языка изогнулся. Она крутанула бедрами и резко подбросила левую ногу высоко в воздух. Изящным движением она вытянула носок ноги, попиравшей миллионы мертвецов, сделав пуанте, достойное примы-балерины. При этом ее вагина широко раскрылась.

Но это был не тот бутончик, что я так страстно целовал в своих мечтах. Вагина богини оказалась огромной зияющей красной дырой, ведущей, казалось, в самый центр мира. Она была глубокой раной в ткани мироздания, и окружали ее кровь и пепел. Двумя из четырех своих рук Кали указывала на нее, зовя меня внутрь. Я мог бы протиснуть туда голову, а затем и плечи. Я мог целиком забраться в этот влажный багровый бесконечный тоннель и ползти там целую вечность.

И я кинулся прочь. Даже не успев еще осознать свои действия, я уже пересчитывал боками ступени крутой каменной лестницы. Ударившись последний раз о ее подножие, вскочил и побежал, еще не чувствуя боли в разбитых голове и колене. Я был уверен, что мертвецы погонятся за мной. Не знаю, кого я на самом деле боялся. Временами мне казалось, что я бегу не прочь от чего-то, а прямо к нему.

Мое бегство длилось всю ночь. Когда ноги почти отказывали, я вскакивал в ночной автобус. Один раз я пересек реку по мосту и очутился в Ховре, беднейшем из пригородов Калькутты. Больше часа я брел, спотыкаясь, по пустынным улицам, сделал петлю и вновь вернулся по мосту в город. Через какое-то время я наткнулся на человека, который нес на перекинутом через плечи коромысле два бидона с водой, и попросил у него напиться. Он не дал мне своей жестяной кружки, попросту плеснул в подставленные ладони. На его лице была написана смесь жалости и отвращения, с таким выражением обычно смотрят на пьяных или на нищих. Конечно, для нищего я был слишком хорошо одет, но он видел страх в моих глазах.

Перед самым рассветом я оказался в заброшенном промышленном районе. Я с трудом тащился мимо неработающих фабрик и пустующих складов, дымовых труб и ржавых железных ворот, обитых жестью. Все фасады зияли выбитыми стеклами. Их были тысячи, этих пустых окон. Через некоторое время я сообразил, что иду по дороге Верхний Читпур. Я шагал в нарождающемся свете нового дня, под бледно-голубым предрассветным небом. Наконец я сошел с дороги и побрел, спотыкаясь, по пустырям. В какой-то момент я оказался перед развалинами здания, его почерневшие балки и сваи вздымались подобно обгоревшим ребрам доисторического динозавра. И только тут я понял, что пришел на место своего рождения.

На месте здания образовался обширный котлован глубиной полтора-два метра. Он был заполнен битым стеклом, погнутыми металлоконструкциями, горелыми деревяшками двадцатилетней давности и вообще всякой всячиной. В свете восходящего солнца все это казалось очень чистым. По невысокому склону котлована я съехал вниз, перекатился по земле и улегся наконец на слой углей и золы. Постель моя была невыразимо мягкой, она баюкала меня в своих объятиях. Рассветные лучи омывали мое тело. Наверное, я все же попал в ту самую бездну меж ног богини Кали и нашел обратный путь.

Каждое утро рассвет омывает Калькутту. Если бы солнце вставало тысячу раз на дню, не было б чище города в мире.

Легкий ветерок гонял пепел по моему телу, руки и губы покрылись серой золой. Я был в безопасности здесь, в лоне своего города, названного его поэтами Властительницей Сил, городом радости, лоном мира. Мне казалось, я лежу среди его мертвецов. Они меня не страшили, я был в безопасности: я знал их богиню, делил с ними одно ложе. Когда солнце взошло и озарило грязь и великолепие Калькутты, мне показалось, что в ее небе, покрытом темными клубящимися облаками и озаренном бледно-розовым светом, начался пожар.

Уилл Макинтош

Преследуемый

Произведения публиковались в изданиях «Strange Horizons», «Azimov"s», «Postscripts», «Interzone» и «Futurismic». Его рассказ «Совершенный фиолетовый» («Perfect violet») был выбран для антологии «Научная фантастика: лучшие произведения 2008 года». В настоящее время Макинтош работает над своим первым романом «Тихий апокалипсис» («Soft Apocalypse»), который базируется на одноименном рассказе, опубликованном в «Interzone».

Макинтош считает, что зомби — это возможность посмотреть в лицо присущему каждому человеку страху смерти. «Мне кажется, людям нравятся рассказы о зомби потому, что они исследуют этот страх: перед нами мертвецы, и они не являются могущественными, загадочными существами, чья жизнь наполнена эротическими приключениями; они трупы. И мы очень боимся трупов».