— У меня есть пастилка, — сказала она.
— А что, если мы сейчас заглянем к Инез и Триту? Может, они захотят поужинать с нами.
Она не ответила.
— Рода?
— Извини меня, Лэдди. Думаю, мне нужно побыть одной.
Он сунул косяк обратно в карман и повернулся к ней. Она смотрела сквозь него, словно он тоже был из стекла и сливался с окружающим пейзажем. Взяв ее руки в свои, он произнес:
— Рода, я просто не понимаю. Ты даже не даешь мне времени подобрать нужные слова.
— Лэдди…
— Нет. На этот раз ты меня выслушаешь. Не отталкивай меня. Не прячься в свой мирок с этими твоими полуулыбочками и отсутствующим взглядом.
— Я хочу подумать о музыке.
— В жизни есть не только музыка, Рода. В ней должно быть и многое другое. Я провел столько же времени, сколько и ты, размышляя и пытаясь создать что-то свое. Это удается тебе лучше, чем мне, возможно, лучше, чем всем прочим. Может быть, однажды ты станешь даже лучше самого Бека. Отлично, ты — великая артистка. Но разве это все? Ведь есть и многое другое. Превращать свое искусство в религию, в смысл существования — это идиотизм.
— Зачем ты так со мной?
— Потому что люблю тебя.
— Это объяснение, но не причина. Позволь мне уйти, Лэдди. Пожалуйста.
— Рода, искусство ни черта не значит, если это просто мастерство, если это только механическое запоминание, техника и формулы. Оно ничего не значит, если за ним нет ни любви, ни заботы, ни обязательств перед жизнью. А ты отказываешься от всего этого. Ты словно расщепилась на части и задушила ту себя, что привносит искру в искусство…
Он резко замолчал. Невозможно сказать все это и не почувствовать — внезапно, мучительно, — что твои слова звучат нравоучительно и приторно-лживо.
— Если захочешь увидеться со мной, найдешь меня у Трита. — Он повернулся и ушел в трепещущую задумчивую ночь.
Рода смотрела ему вслед. Наверное, она должна была ему что-то сказать, но не сказала. Он исчез. Повернувшись, она взглянула на возвышающуюся громаду Музыкального центра и медленно направилась к нему.
— Маэстро, сегодня вы были великолепны! — говорила в Зеленой комнате женщина-пекинес.
— Необыкновенно! — лебезил лягушка-бык.