Королева голод (сборник)

22
18
20
22
24
26
28
30

Монах опустил палец в стоявший на столе кувшин с водой и начертил на досках что-то похожее на цветок с тремя лепестками. – Возможно, мне понадобится время, чтобы продолжить эти исследования.

– Этим займутся другие, дорогой Гийом. Вы в очередной раз одержали верх над злом, но в мире есть и другие Бэконы. Что касается этой змеи, то у нее вырван ядовитый зуб.

– Я очень хотел бы разделить вашу уверенность…

Год 1942. Плоешти. Румыния.

Лучи прожекторов скользили по серым параллелепипедам бараков и рядам колючей проволоки. Изредка в своих вольерах лениво рычали овчарки. Лагерь для перемещенных лиц спал тревожными, наполненными кошмарами снами. На трехъярусных нарах хрипло дышали, ворочались, стонали узники самых разных национальностей, попавшие в общую беду.

Время здесь измерялось не секундами и минутами, как в обычном мире, а группами заключенных, которых ранним утром каждого дня уводили в газовые камеры. Делалось это с присущей немцам пунктуальностью.

Поэтому незадолго до рассвета обитатели бараков просыпались и, затаив дыхание, ждали решения своей участи. Гибель одних означала приближение часа «перемещения» других. Однако те, кому было суждено еще раз увидеть восход солнца, искренне радовались новому дню.

Поляк Чеслав Каминский не принадлежал не рассчитывал выжить. Уже больше недели он кашлял кровью и размышлял только над тем, что доконает его раньше: газ или туберкулез. Уроженец тихого предместья Варшавы, Каминский попал в лагерь вместе с еврейской семьей, которую прятал у себя на хуторе, провел за колючей проволокой почти полгода и считался по лагерным меркам долгожителем.

В эту ночь приступ кашля разбудил Чеслава задолго до рассвета. Вместе с ним проснулся сосед по нарам Юлью Ванеску, в недавнем прошлом – профессор математики из Будапешта.

– Совсем прижало?

– Подыхаю, наверное, – Каминский закашлялся так сильно, что Ванеску показалось, будто старый поляк сейчас выплюнет на свою полосатую робу комки легких. – Хочу, Юлью, тебя об одном одолжении попросить.

– Все, что в моих слабых силах, – усмехнулся Ванеску. – Убить Гитлера, прости не смогу.

– Я рассказывал тебе про места, в которых жил, помнишь?

– Ну, в общих чертах…

– Ты должен найти мой хутор, после того, как выберешься отсюда… Сумасшедший фельдфебель погубит и себя, и своих приспешников, но людей ждет не меньшая опасность и исходит она…

Чеслав наклонился над самым ухом собеседника. Чем дольше Юлью слушал его горячечный шепот, тем больше склонялся к тому, что коварная болезнь успела добраться до мозга Каминского. Его рассказ о борьбе Сторожевых Псов Церкви со жрецами древнего божества, длившейся многие века, походил на бред.

Профессор окончательно убедился в верности своего предположения после того, как Чеслав заявил, что и сам является членом тайного Ордена, починяющегося непосредственно Ватикану. Он поведал о документах, которые были спрятаны в подвале его дома.

– Любой монах, Юлью, узнает секретные знаки на этих бумагах и сделает все, чтобы передать их, куда следует. Теперь хорошенько запомни, где тайник. Даже если хутор сожжен дотла, ты его отыщешь… Там есть деньги, много золота!

– Брось, друг. Вряд ли тебе и мне придется волноваться из-за каких-то церковных документов. Да и золотом воспользоваться не удастся. Уж здесь найдутся те, кто лишит нас такой возможности.

Пренебрежительный тон Ванеску и выражение его лица вызвали у Каминского неожиданную реакцию: он схватил товарища за плечи и начал трясти.