— Я обманула тебя! Я показала ему тебя! Он видел тебя!
— И после этого он сказал тебе, что еще молод и не хочет огорчать госпожу Мюннере?
— Да. Избей меня! Палкой!
— За что? Ты ни в чем не виновата. Всё кончено. Будем жить по-прежнему.
Но я знала, что уже никогда не буду я жить прежней жизнью. Я следила за тем, как меняется мой характер и поражалась этим изменениям. Я сделалась лживой, холодно-лживой. Я притворялась, будто мне по-прежнему интересно в обществе госпожи Мюннере, а сама уже ненавидела эту докучную старуху, моя зависимость от нее уже терзала меня. Айша пыталась утешать меня, убеждала, что первая любовь редко выдается счастливой, что я молода и хороша, что стоит мне только захотеть, и она выдаст меня замуж, я буду счастлива… Эти речи бесили меня! Какое она имеет право сравнивать меня с другими, обыкновенными женщинами, я странная, необычная, вся моя жизнь об этом свидетельствует, и любовь моя необычна! Так я полагала. А на самом деле становилась все более мелочной, злой и подозрительной. Я уже винила во всем Айшу — ведь это она показала ему меня исподтишка, тайком от меня самой! Если бы он посмотрел мне в глаза, увидел бы, как я люблю его; может быть, всё завершилось бы совсем по-иному!
Я перестала смотреться в зеркало. Мне казалось, я увижу там перезрелую старую деву. Я чувствовала, что теперь мое телесное «я» похоже на мои мысли, и это раздражало меня!
Временами я уже ненавидела себя!
И Реджеба я начала ненавидеть. У меня возникало неверное, несправедливое ощущение, будто он предал нашу любовь. Хотя ведь любила одна я, он никогда не любил меня и значит, не мог предать!
В таких мучениях протекли два томительных года. Теперь мне было уже восемнадцать. Я начинала думать о самоубийстве. Только мысль о страшной греховности такого поступка удерживала меня.
Айша называла госпожу Мюннере «богатой причудницей». В определенном смысле Айша была права, моя простодушно-мудрая негритянка. Но госпожа Мюннере не сознавала себя причудницей, она считала свое поведение естественным. Богатство давало ей независимость, ей не приходилось подстраиваться, угождать. А я совсем забыла о своем зыбком положении полувоспитанницы-полупленницы. Хозяйка начала в конце концов замечать, что я отношусь к ней достаточно прохладно, множество мелочей — различные проявления невнимания, порою бессознательно резкие мои ответы на ее вопросы, должны были обижать ее. Она стала думать о том, как бы избавиться от меня. При этом она вовсе не желала мне зла и как бы искренне хотела, то что называется, «устроить мою дальнейшую судьбу». Но, сама того не сознавая, госпожа Мюннере, в сущности, желала наказать меня за то, что я не оправдала ее надежд, не привязалась к ней всей душой. Она заботилась обо мне, любила меня и ожидала в награду ответной любви. И, не получив этой любви, она рассердилась на меня.
Я сидела в своей комнате, когда вошла растерянная Айша. Она принялась сбивчиво говорить, что госпожа Мюннере решила выдать меня за одного из друзей своего сына. Человек этот отнюдь не был беден, но не был и богат. Айша смотрела на меня просительно и особенно напирала на то, что я буду единственной женой господина Карима. Но именно это и пугало меня! Он будет трогать и хватать мое тело своими пальцами! Он будет говорить со мной, будет спрашивать, о чем я думаю. Я буду зависеть от него. Впрочем, Айша сказала, что госпожа Мюннере намерена дать мне приданое, чтобы и у меня было какое-то достояние.
Я твердо решила, что ничего этого не будет! Меня охватило странное спокойствие, я чувствовала равнодушие к себе самой и ко всему на свете. Даже о Реджебе я думала спокойно. Я только знала, что не покорюсь!
Я представила себе, как прихожу к госпоже Мюннере в роли униженной просительницы, я ей докучаю, она досадливо отказывает мне. Мы с ней произносим множество пустых слов. Она призывает меня к благоразумию. В этом ее месть мне, в том, чтобы я жила жизнью, которая противна моей душе! Слова о благоразумии особенно издевательски звучат в ее устах! Она словно показывает мне, что только она, богатая и независимая, имеет право быть неблагоразумной, а такие, как я, должны знать свое место!
Нет, я не пойду к госпоже Мюннере!
Никакого плана действий у меня не было. Я сидела, уронив на колени руки, а моя старая нянька всё говорила, говорила и смотрела на меня. Я подняла глаза. Мне стало ясно: Айша понимает меня. Она вдруг замолчала, потом заговорила, не глядя на меня:
— Завтра отплывает корабль Реджеба…
— Значит, завтра, — спокойно сказала я. — Завтра я уйду. Одна. С собой ничего не возьму. Благодарю тебя за всё, что ты сделала для меня! Госпоже Мюннере я оставлю письмо.
Айша слушала, не возражала мне, только молча кивала. То, что я говорила, вовсе не было разумно, но моя негритянка каким-то чутьем понимала, что прежде всего неразумно отвращать человека от его судьбы!
Я написала письмо госпоже Мюннере:
«Благодарю Вас за всё, что Вы для меня сделали. Я ухожу тайком, не ищите меня. Простите меня за то, что я не оправдала Ваших надежд. Мне хорошо известны Ваш ум и Ваши чувства. Я верю: Вы поймете меня».