Разрушь меня

Я замерла с открытым ртом.

— Подожди, — сказал он одними губами, сопроводив слова успокаивающим жестом. Действительно, при отсутствии камер в ванной могут быть микрофоны. Адам оглядывается, смотрит вверх, на стены.

Душевая кабинка — четыре стены из марблита. Адам отодвигает дверцу, прежде чем я успеваю что-то понять, и до отказа открывает душ. От шума льющейся воды ванная комната гудит; вода заглушает все звуки, заполняет ревом пустоту. Зеркало сразу запотевает, и едва я начинаю догадываться, для чего все это, как Адам обнимает меня и поднимает в кабинку.

Мой вскрик — пар, завиток горячего воздуха, ускользающий меж пальцев.

От обжигающей воды темнеет одежда, намокают волосы, по шее бегут ручейки, но я чувствую только его руки на талии. Я готова перечислить тысячу причин, по которым не должна этого делать.

Его взгляд пригвождает меня к месту. Его настойчивость зажигает огонь в моем теле. Струйки воды змейками ползут по гладким изгибам его лица, руки прижимают меня к стене.

Его губы его губы его губы его губы его губы его губы его губы…

Ресницы изо всех сил стараются не трепетать.

Ноги добились права подкашиваться.

Кожа горит от его прикосновений.

Его губы так близко к моему уху, что я превращаюсь в воду, в ничто, во все, таю от желания столь неистового, что оно жжет, когда я загоняю его внутрь.

— Я могу тебя касаться, — говорит он. Откуда в сердце стайка колибри? — Совсем недавно узнал, — тихо бормочет он. Странное опьянение мешает обратить внимание на что-то, кроме его тела в нескольких дюймах от меня. — Джульетта… — Он подается ближе, и я спохватываюсь, что думаю только о желаниях, одуванчиками разлетающихся в легких. Мои глаза распахиваются. Адам облизывает нижнюю губу, и за долю секунды я прихожу в себя.

— Что ты делаешь?.. — задыхаясь, спрашиваю я.

— Джульетта, пожалуйста. — В его голосе тревога, он оглядывается через плечо, словно опасаясь, что мы не одни. — Прошлой ночью… — Адам сжимает губы. На долю секунды закрывает глаза, и я любуюсь тем, как горячая вода капает с его ресниц, будто жемчужины боли. Держащие меня за талию пальцы чуть шевелятся, будто он с трудом сдерживается, чтобы не трогать меня везде, везде, везде, его глаза вбирают все шестьдесят три дюйма моего тела, и я так… так… так…

Слаба…

— Я наконец понял, — говорит он мне на ухо. — Я знаю, для чего ты нужна Уорнеру. — Пальцы Адама — десять электрических проводов, убивающих меня неведомой истомой, которую я всегда хотела ощутить.

— Зачем ты здесь? — шепчу я, сломленная, умирающая в его руках. — Зачем… — Одна, две попытки вздохнуть. — Зачем ты ко мне прикасаешься?

— Потому что могу. — Адам еле сдерживает улыбку. У меня за спиной затрепетали маленькие крылышки. — Я уже касался тебя.

— Что? — заморгала я, вдруг трезвея. — Как это — касался? Что ты имеешь в виду?

— В первую ночь в камере. — Он опускает глаза. — Ты кричала во сне.