– Поговорить? – еще одно движение его языка на коже.
– Да! – Оникс попыталась отстраниться, борясь и с ним, и со своим телом, которое уже отозвалось на мужскую ласку. – Я хочу поговорить! Хочу узнать о тебе что-то помимо того, как ты убиваешь или…
– Или? – теперь его глаза откровенно смеялись.
И Оникс застыла, глядя в эту невозможную зелень, посветлевшую от смеха. Не совсем понимая, что делает, она подняла руку и провела по его щеке. От ресниц по скуле и до твердых губ. Осторожно, едва касаясь. Так трогают слепые, пытаясь «увидеть» чужое лицо. Увидеть внутри себя, на внутренних веках. Увидеть и запомнить.
Или влюбленные.
И Ран застыл, даже дыхание замерло на его губах. Он напрягся, ловя эту ласку, боясь спугнуть ее, тая желание податься к ее руке, словно зверь.
– Я хочу узнать тебя, – тихо сказала Оникс. – Расскажи мне.
– Что?
Он все-таки поймал ее руку губами, тронул тонкие пальцы.
– Что угодно. О себе, своей жизни.
Ран молчал, задумчиво прижимая ее руку к своим губам.
– Не хочешь? – осторожно спросила Оникс.
– Хочу, – вздохнул Лавьер. – Но… Я не знаю, что рассказать тебе. И это странно. Мне всегда казалось, что моя жизнь наполнена событиями, действиями, людьми… А сейчас я перебираю все это и понимаю, что мне совершенно нечего рассказать тебе. Словно я и не жил… Не могу найти ничего, что тебя не испугало бы или не отвратило. Пытаюсь посмотреть на свою жизнь твоими глазами и понимаю, что лучше бы тебе ничего о ней не знать.
Оникс снова провела ладонью по его лицу. Она оценила то, что он сказал.
– Тогда расскажи о своем детстве.
– Это тоже не слишком радостная история.
– Все равно расскажи. Сколько тебе было, когда ты попал в цитадель?
– Ты упрямая, раяна, – он снова улыбался. – Ну хорошо. Мне было шесть.
– Тебе было страшно? – она не удержалась и снова провела ладонью по его щеке.
Ран прищурился, словно кот.