Маг 12

22
18
20
22
24
26
28
30

Григорий елозит руками, однако, мой независимый вид и трое офицеров охраны рядом все же не дают строптивому старцу развернуться. Да и пусть бы разок мне врезал, мне не жалко.

Говорю ему пока про два года ссылки, хотя ясно понимаю, что лучше бы ему вообще никогда больше рядом с императорской семьей не появляться. Никак он ее ни через два года, ни через пять лет не украсит, только лишнее внимание привлечет к распутной императрице и императору-рогоносцу, как галдят продажные газетенки.

Но, через два года станет значительно яснее, куда с кряхтеньем поворачивает Россия-матушка. Там уже можно и допустить окажется Старца Григория в столицу. Или все равно не допустить.

— Так ты еще и признаешься в злословии? — Распутин все же замахнулся на меня рукой.

Я ее перехватил на лету и спокойно опустил в сторону. Старец оказался физически очень сильным мужчиной, только, это ему никак не помогло. Тем более, по жесту Пистолькорса, двое офицеров схватили его за плечи, делая вид, что что-то контролируют сейчас.

Опыта у них, конечно, в заламывании рук нет никакого, явно не матерая полиция уличная, а дворцовая интеллигенция из воспитанных дворян.

Попробовавший вырвать руку Старец Григорий так и остался на том же месте, как не пыжился, ибо, рука его находится в железном капкане.

— Не гневись ты так, Григорий Ефимович! Ссылка твоя — дело абсолютно необходимое! Особенно для Матушки, как ты ее Императорское Величество называешь! Нельзя тебе больше тут оставаться, а то приведешь всю семью к плохим последствиям! Если будешь тут народ сутками по квартирам принимать и обещать походатайствовать перед императрицей!

Это я высказываю Распутину прямо в лицо, держа его руку, а вторую господа камер-юнкеры пока прихватили.

— Оставьте нас пока, господа! Благодарю за помощь! — я отпуская руку Старца, а вторую выпускают недоверчиво мои нежданные охранники.

Они уходят из комнаты, оглядываясь на нас постоянно и мы остаемся одни.

— Так что отправляйся в свое село с миром и помни, что я тебе только добра желаю! И с Илиодором разберусь, расстригой чертовым! Никуда он не убежит теперь! А к тебе он бабу придурошную с ножом пришлет в июле четырнадцатого года в твое родное село Покровское. Как раз через два года! Помни об этом и без охраны не ходи! Денег то хватит пару мужиков нанять на этот месяц!

Слова мои с таким предсказанием производят на Распутина странное значение.

Он как-то осел ростом, злость с его лица ушла куда-то и на нем появилась гримаса какого-то уважения или благочестия:

— Ты видишь это, что ли? Ты же подвижник святой, так теперь получается?

— Вижу, Григорий Ефимович. Так что, прощай и будь здоров! — не хочу я продолжать тему с юродивыми, святыми и прочими чревовещателями.

Это для него смысл жизни, он сам на таком шатко-религиозном основании карьеру свою в столице построил.

А мне оно на хрен не требуется с моими рукотворными чудесами.

— Нет, ты мне скажи! Кто ты? — настойчиво держится рядом Старец Григорий.

— Не положено — отвечаю я ему и обнимаю на прощание, потом подталкиваю к выходу.