Третий канал.
Маргарет Де Помпа, тридцатипятилетняя красавица, давала интервью в своем доме в Нью–Йорке. Стройная, с выбеленными волосами и кошачьими чертами лица, она то и дело подносила к глазам кружевной платок. Однако голос был уверенным.
— …но наши глупые ссоры ничего не значили. Мы, как любая пара, не всегда друг с другом соглашались… но мы обожали друг друга. Если бы Терри выжил, мы наверняка поженились бы снова. Он был (всхлипы)… для меня всем миром.
Журналист, телеведущий Лен Лоусон, склонился к ней.
— Вы верите, что ваш бывший муж мог сознательно съехать с обрыва?
Ответ был быстрым и страстным:
— Никогда! Терри слишком любил жизнь. — И снова последовали всхлипы.
Лоусон повернулся к камере.
— Жизнь, которую он так любил и от которой стремился взять все, началась в бедности. Теренс Родригес Антонио Де Помпа…
На экране возникла маленькая мексиканская деревушка. Камера двинулась вдоль пыльной улицы, затем сквозь дверь дома и к потрепанной жизнью старой женщине. Она сидела, опустив голову, и раскачивалась в плетеном кресле.
Голос Лоусона продолжал рассказ.
— Маленький Терри Де Помпа вырос здесь, в бедной мексиканской деревушке. Отец мальчика, каменщик ирландско–итальянского происхождения, оставил семью, когда Терри исполнилось три. Его мать Мария горюет по знаменитому сыну.
Голос репортера был мягким и утешающим:
— Каким он был, миссис Де Помпа? Расскажите нам о Терри.
— Он… не любил играть… с другими детьми. Много раз убегал… упрямый, как ослик… мой Терри. Он никогда не был здесь счастлив. Сбежал в Мехикали работать…
Теперь на экране возник сам Де Помпа, который смотрел в камеру во время последнего интервью.
— В возрасте четырнадцати лет я стал помощником гробовщика в Мехикали, а все свободное время проводил в местном кинотеатре, мечтая о том, что однажды и сам появлюсь на экране. Два года спустя, когда мне исполнилось шестнадцать, я собирал лимоны в Чула Висте, на границе с США. Жена владельца лично заинтересовалась мной. — Чарующая улыбка в камеру. — Сказала, что оплатит мне актерские курсы Дейва Кори в Нью–Йорке. И это стало началом всего.
Появились изображения Де Помпы в классе, на сцене, со сжатыми кулаками, с сияющими глазами.
Затем последовал рассказ Дейва Кори.
— Он был естественен, — говорил тот. — Терри превращал свою внутреннюю боль в оружие. Его игра поражала, как удар молнии. Он шокировал. Я знал, что он станет великим. Знал с первого момента, едва увидев его на пороге класса.