И смотрел, как он подходит к телу отца, лежащему на столе. Голова парнишки едва возвышалась над столешницей. И я не могу описать боль, которая затопила его глаза, когда он понял, что отец больше не дышит. Обнаженные легкие не шевелились.
И я никогда раньше не видел, чтобы горе с такой скоростью сменялось ненавистью. А ведь я видел немало таких перемен. Мальчик посмотрел на убийцу, валявшегося на полу, затем на выставку его инструментов. Выбрал себе небольшую помесь молотка с топором, нечто (теоретически) хирургическое, и подошел к Джуниору, который ни черта не осознавал, кроме боли в отбитых яйцах. Через несколько минут голова Джуниора будет расколота.
— Эй, парень, — пробормотал я.
Мальчишка поднял на меня глаза. Белые от ненависти.
— Чего?
— Ты уверен, что хочешь это сделать? Потому что если нет, то я сам могу с ним покончить.
Мальчишка с размаху опустил тупую сторону инструмента на череп Джуниора с такой силой, что обутые в сандалии корявые ноги людоеда взлетели в воздух.
— Уверен, — сказал он.
Ну, думаю, что я не смог бы его остановить — даже если бы захотел. Он бил и бил, вкладывая в это всю ярость и боль.
Понадобилось около десятка ударов, таких же сильных, чтобы людоед перестал дергаться.
Его голова превратилась в месиво из волос и осколков костей. Мальчишка Хьюджс уронил молоток на пол. Он закончил. Он отомстил.
Когда мальчик посмотрел на меня, я заметил, что его глаза спокойны. Он увидел наручники и без вопросов начал обыскивать карманы Джуниора. Нашел ключи и подошел ко мне. Снял с меня наручники.
Я не стал — точнее, просто не смог подняться сразу. Я просто сидел и ждал, когда к рукам вернется чувствительность, глядя, как мальчик развязывает свою мать.
Вот и все. Дело было закрыто.
Я проторчал в той забегаловке достаточно, чтобы убедиться, что с остатками семейства Хьюджсов все в порядке. Я накрыл тело убитого покрывалом и провел Хьюджсов через зал, чтобы им не пришлось смотреть на трупы.
По пути обчистил кассу. Наскреб сорок шесть долларов и двадцать семь центов. Чуть больше затрат на бензин.
Я не стал дожидаться копов. Какой смысл? Псих был мертв. Из всех вопросов только один остался без ответа: каким таким хреном на главном шоссе могла столько лет орудовать династия психопатов и почему этого никто не заметил, не проверил?
Копы, как я уже говорил, тормоза. Они не видят того, что у них под самым носом, потому что не хотят верить в то, насколько все может быть плохо.
Мы живем в жутком, темном, страшном мире. Можете себе представить, что случится, если копы поверят в монстров? Знаете, а они ведь верят. Порой самые страшные монстры — это люди.
РИЧАРД ЛЭЙМОН
ebooksa