Эволюция Бога. Бог глазами Библии, Корана и науки

История Илии содержится в 3 Цар, а значит, в семикнижии, получившем название Второзаконнической (Девтерономической) истории, так как она излагает историю Израиля таким образом, что подкрепляет теологические, нравственные и правовые принципы из Книги Второзакония. И что же это за принципы? Двумя словами: принципы Иосии. Это не значит, что вся Второзаконническая история была написана во времена Иосии его же писцами. (Во многом – да, но большинство исследователей сходятся во мнении, что часть этой истории была написана до Иосии, а часть – после.) Как минимум, это означает, что история изложена с позиций идеологии Иосии; что если бы перед писцами Иосии стояла задача написать пропагандистский шедевр – историю, которая бы оправдывала и сакрализовала действия Иосии, – у них в конце концов получилось бы нечто подобное Второ-законнической истории.

Представим себя на их месте. Предположим, что наш царь пытается сделать объектом поклонения исключительно Яхве, а докучливые скопления приверженцев Ваала упорствуют. И еще предположим, что мы пишем в трудные для государства времена, когда ксенофобия создает резонанс, – или, по крайней мере, что пытаемся заручиться политической поддержкой тех кругов общества, в которых ксенофобия особенно сильна. В этом случае может оказаться полезным (а) изобразить Ваала чуждым; (б) увязать Ваала с коварной женой-чужестранкой какого-нибудь из предыдущих царей; и (в) выбрать царя с изначально скверной репутацией. Исследователь Уильям Шнидевинд считает, что в ранних преданиях, рассказанных задолго до времен Иосии, Ахав пользовался дурной славой, но только потому, что захватил виноградник подданного. А потом, спустя долгое время после смерти Ахава, некие сторонники «только Яхве» усилили эффект; и теперь в 3 Цар говорится о том, что Ахав поставил идола для поклонения израильской богине Ашере. Еще позднее, по мнению Шнидевинда, Ахава стали изображать «ревностным почитателем финикийского Ваала» – как компонент новой библейской полемики, в которой «любой идол считался чужеземным божеством»⁹⁴.

Иными словами, немыслимое количество чернил, потраченных на догадки о том, что побудило Илию противостоять поклонению Ахава Ваалу, скорее всего было потрачено зря. Вся эта история может оказаться выдуманной. Примерно в начале этой главы, прежде чем я потратил свою долю упомянутых чернил, я указывал на такую возможность и добавлял, что в каком-то смысле это неважно: у предположения, что история Илии истинна, и предположения, что это образец пропаганды, есть общие следствия.

А именно: так или иначе, сдвиг в сторону монотеизма связан с реакцией на нечто чуждое. Если история Илии – правда, тогда по меньшей мере частично Илия в своей войне против финикийского Ваала пользовался поддержкой антифиникийских элементов. Если эта история – ложь, которая обрела форму во время более поздней монолатрической кампании, скорее всего, этой формой она обязана тому, что антифиникийская, и, вероятно, ксенофобская в широком смысле слова риторика нашла восприимчивую аудиторию. То же самое относится и к вопросу о том, насколько точно можно датировать различные отрывки пророческих книг, высказывающиеся в поддержку движения «только Яхве»⁹⁵. Если в Книге пророка Осии две тесно переплетенные темы – монолатрия и ненависть к внешним связям – были усилены и даже созданы по прошествии длительного времени после периода Осии, этот риторический симбиоз наверняка был чем-то подсказан. Так и тирады Софонии против чуждых народов и чуждых богов должны были сосуществовать по какой-то причине, независимо от времени написания этих текстов. Как бы мы ни датировали эти библейские тексты, какую бы степень достоверности им ни приписывали, невозможно отрицать, что атмосфера национализма и даже ксенофобии окружала продвижение Яхве к статусу единственного истинного бога.

Другими словами, даже если ВП-сценарий ошибочен на теологическом уровне – если он безосновательно утверждает, что монолатрия черпала энергию из отрицания истинно чужеземных богов – анализ политической психологии Израиля верен. Как маленькой стране, отбивающейся от могущественных держав, Израилю часто приходилось выбирать между войной с сильным противником, и миром, который многие израильтяне считали унизительным. Получаемая в результате враждебность по отношению к чужеземным силам только усиливалась среди простолюдинов, недовольных тем, что космополитичная элита наживается, водя дружбу с угнетателями Израиля. Вот этой психологической составляющей ВП-сценария и воспользовалось движение «только Яхве» даже при наличии ВВ-сценария, и это движение было главным образом нацелено на истребление местных, израильских, богов ради консолидации власти царя. Независимо от того, насколько точно в Библии перечислены все эти «чужеземные» боги, ВП– и ВВ-сценарии вместе отражают психологические и политические движущие силы, которые привели Израиль от политеизма к монолатрии.

Так закон религиозной терпимости, – или, строго говоря, его оборотная сторона, – получает подтверждение: когда люди видят, что отношения с чужаками превращаются в игру с нулевой суммой, они в гораздо меньшей степени готовы принять и даже терпеть чужеземных богов и религиозные обычаи. И этот закон подтверждается независимо от того, являются ли «чужеземные» боги в Библии действительно чуждыми.

И все-таки было бы неплохо узнать, насколько точна Библия в описании этих богов. Действительно ли Второзаконническая история, рассказанная с позиций царя Иосии и других участников движения «только Яхве», была прямолинейной, националистической критикой в адрес всего, что приходило в Израиль из-за границ? Или это было хитроумное использование ксенофобии, стигматизация того, что в действительности возникало в пределах самого Израиля?

Несомненно, в ней есть элементы и того, и другого. С одной стороны, израильтяне должны были позаимствовать некоторые действительно чуждые религиозные компоненты в не слишком отдаленном прошлом. Шансы на то, что в маленькой стране, в ассирийской провинции VIII–VII веков до н. э., не нашлось бы ни единого святилища ассирийского бога, примерно такие же, как шансы на то, что в небольшой современной стране, расположенной в американской сфере влияния, нет ни единого «Макдональдса» или «Старбакса»⁹⁶. (А вероятность того, что среди израильтян не было недовольных этим обстоятельством, приблизительно равна вероятности отсутствия недовольных культурным вторжением и глобальной гегемонией Америки.) С другой стороны, нет никаких сомнений в том, что второзаконнические авторы пользовались риторическими приемами, чтобы придать другим, отличным от Яхве богам, ауру чуждости. Даже Ашере, имеющей слишком богатую израильскую родословную, чтобы прямо назвать ее чужеземкой, приписали чуждый оттенок: в Библии упоминаются «пророки Ашеры, питающиеся от стола Иезавели» (в Синодальном переводе – «пророки дубравные». – Прим. пер.)⁹⁷.

С момента своего появления Второзаконническая история предельно усиливает легкость, с которой местное можно заклеймить как чуждое. Вспомним по предыдущей главе один из основополагающих мифов Израиля из второзаконнической книги Иисуса Навина: израильтяне пришли в Землю Обетованную из пустыни и сразу же покорили местных жителей. И вспомним, что археология в настоящее время опровергает эти представления. А теперь обратим внимание на ключевое следствие из этой ложной истории: практически все местное в земле ханаанской – на самом деле чуждое, остатки «чужеземной» культуры, уничтоженной (увы, не до конца)⁹⁸ с благословения Божьего⁹⁹.

В Библии это следствие зачастую оказывается недвусмысленным. Обличение упомянутых выше небесных богов, осуждение «мерзостей народов» – это на самом деле сокращение. Версия без сокращений звучит как «мерзости народов, которых прогнал Господь от лица сынов Израилевых»¹⁰⁰. Эта формулировка неоднократно приводится во второзаконнических текстах с целью нейтрализации соперников Яхве. В отрывке, с помощью которого Иосия наверняка оправдывал свои реформы, сказано о том, как Моисей наставлял израильтян перед входом в Ханаан: «Не должен находиться у тебя… прорицатель, гадатель, ворожея, чародей, обаятель, вызывающий духов, волшебник и вопрошающий мертвых». Почему? Потому что все это – «мерзости» «народов, которых ты изгоняешь». На самом же деле – «ибо за такие мерзости Господь Бог твой изгоняет их перед тобой». И все для того, чтобы «когда ты войдешь в землю, которую дает тебе Господь, Бог твой, тогда не научись делать мерзости, какие делали народы сии»¹⁰¹. По-видимому, некоторые израильтяне и вправду совершили ошибку, сохранив местную религию; иначе этот текст, написанный спустя долгое время после смерти Моисея, вполне возможно – во времена Иосии, вовсе не появился бы на свет.

Отметить удивительное теологическое и политическое удобство Второзаконнической истории – не значит заявить, что она является продуктом сознательного обмана. Вероятно, у нее было много авторов, разделенных веками и опиравшихся на устную историю, которая тоже обретала форму постепенно. А любой антрополог подтвердит, что изустная история культуры, несмотря на то что зачастую она опирается на некие основополагающие истины, касающиеся прошлого, естественным образом может сместиться к определенным предвзятым мнениям, даже если никто не пытается осознанно подвигнуть ее в этом направлении. Одна из таких естественных предвзятостей называется этнической маркировкой: стремясь сохранить или, поначалу, создать целостную идентичность, этническая группа подчеркивает различия между собой и соседними народами¹⁰². По мере развития и внедрения в исторический миф эти различия могут привести к существенным искажениям. Но это не значит, что какой-то отдельно взятый человек сознательно создал эти искажения.

В этом смысле миф об основании Израиля – израильтяне явились из Египта и вытеснили местных жителей – является естественным продуктом основополагающей израильской истины: народ Израиля возник в пределах Ханаана, где и обрел определенную форму. Местные ханаанские традиции, согласно новой классификации – чуждые, были частью этого процесса обретения формы, в ходе которого самобытность Израиля вырисовывалась на фоне ближневосточной культуры. Как оказалось, этот естественным путем рождающийся миф действовал совместно с зарождающимися и взаимосвязанными реалиями – в том числе и политическими, подобно опасному внешнему окружению израильтян вместе с настоятельной потребностью царей в централизации власти, и теологическими, подобно монолатрии. Дальнейшее нам известно.

Применение нетерпимости

А как же быть с более широким вопросом, охватывающим это исследование? Действительно ли эволюция монотеизма, как утверждают его критики, повлекла за собой воинствующую нетерпимость? Безусловно, до сих пор наш предмет, эволюция монолатрии, ничем не опроверг это утверждение. Нетерпимость – неотъемлемая часть политики, которую проводил Иосия. Его устремления были двоякими: он хотел превратить Иуду в сильное централизованное государство, а затем агрессивным образом воспользоваться этой мышцей – для начала в ходе завоевания северного Израиля (того самого Израиля, который был отнят ассирийцами веком ранее), и в итоге – для завоеваний более далеких земель¹⁰³. Явно националистические наклонности движения «только Яхве» прекрасно служили этой цели, достойной поклонника экспансии. Ибо если соседние политеистические народы всегда угрожали извратить религию Израиля, израильтянам следовало без угрызений совести уничтожить их. Как сказано во Второзаконии,

а в городах сих народов, которых Господь, Бог твой, дает тебе во владение, не оставляй в живых ни одной души; но предай их заклятию: Хеттеев, и Аморреев, и Хананеев, и Ферезеев, и Евеев, и Иевусеев, как повелел тебе Господь, Бог твой, дабы они не научили вас делать такие же мерзости, какие они делали для богов своих, и дабы вы не грешили пред Господом, Богом вашим¹⁰⁴.

К более далеким и, следовательно, с меньшей вероятностью способным исказить местную культуру народам можно было относиться более терпимо. Если такой далекий город сдавался без боя, его жители могли быть взяты в рабство, а в случае сопротивления требовалось «поразить в нем весь мужеский пол острием меча», но сохранить жизнь остальным, взяв «только жен и детей и скот и все, что в городе, всю добычу»¹⁰⁵.

И здесь вопрос о том, сколько богов из числа тех, которым противостояла фракция «только Яхве», были чужеземными, а сколько – местными, на самом деле не играет роли. Так или иначе, горючим материалом для страстей, которые разжигал Иосия, был национализм. После возвышения монолатрии ее националистическая энергия могла быть направлена против чужеземцев или против израильтян, не соответствующих конкретным требованиям. И конечно, на стадии кульминации движение «только Яхве» не сделало ничего, чтобы развеять представления о том, что стремление Израиля к монотеизму было стремлением к нетерпимости. Истребление всего населения какого-нибудь израильского города, истребление всего населения чужеземного города с одинаковой небрежностью были разрешены кодексом Второзакония на основании теологических заблуждений, обнаруженных у жертв¹⁰⁶. Подход Иосии к религиозной терпимости был прост: чужеземные представления о божественном ни на что не годятся, как и люди, которые придерживаются этих представлений. И эта фатальная нетерпимость – естественное проявление политической логики движения «только Яхве».

Словом, чтобы поклонение исключительно Яхве стало тем, что сегодня мы можем назвать похвальным в нравственном отношении, израильской религии требовалось дальнейшее развитие. В сущности, если оставить в стороне вопросы нравственности, она была обязана развиваться в теологическом отношении, чтобы занять место в истории. В конце концов, монотеизмом она не была. Ничто во второзаконнических текстах, ничто в текстах пророков вплоть до времени Иосии не выражало четкой убежденности в существовании одного только Яхве и в том, что боги других народов – всего лишь плоды их воображения.

Чтобы Израиль перешел от монолатрии к принятию монотеизма, требовалось нечто большее. Переход оказался болезненным. Иосия был не только наделен воинственным духом страстного националиста, не только преданным Яхве и убежденным, что эта преданность взаимна, но и чрезмерно самоуверенным человеком. Он потерпел сокрушительное поражение на поле боя и помог положить начало катастрофе, которая запомнится как одна из величайших в истории Израиля. На фоне полученной травмы монотеистический импульс стал почти осязаемым. Благодаря цепочке парадоксов, приобретающих смысл только в ретроспективе, явное фиаско безраздельной преданности Яхве усиливало эту преданность до тех пор, пока та не вышла на совершенно новый уровень, переступив границу между монолатрией и монотеизмом.

Глава 7