Вот теперь я уже стонала не переставая, глухо и отчаянно, проклиная все на свете и, собственно, этот свет вместе с кесарем…
Свет, видимо оскорбившись, сменился совершеннейшей тьмой!
И я провалилась в нее, как в пропасть, всем телом ощущая падение…
А потом все закончилось.
Отдаленно, так, словно это было не со мной и это ощущала не я, почувствовала, как кесарь поднялся, и поняла, что моя ночная сорочка мокрая насквозь… И постель…
На этом какие-либо ощущения завершились.
Великий Араэден Элларас Ашеро из Радужного рода и рода Архаэров, Поглощающих силу, задумчиво смотрел на ту, что завладела всем его сердцем. Всей душой. Всем существом. Его Кари Онеиро, его звезда, его путь, его жизнь… Взгляд императора задумчиво блуждал по тонким чертам лица, изящному овалу, длинным черным ресницам, белой коже, возвращался к нежным губам, вызывая очередной полный тоски и с трудом сдерживаемого желания стон.
Легкий перестук каблучков, и в спальню властителя вошла Эллиситорес.
– Сын? – вопросительно произнесла она.
Мимолетно взглянув на нее, он вновь вернулся к той, что держал на руках, пока рабыни бесшумно перестилали постель. Его пресветлая мать не произнесла более ни слова, и так позволив себе больше, чем когда-либо, допустив и вопросительный тон, и оттенок тревоги в несколько более быстрых, чем полагалось, шагах. Он понял ее вопрос и ее намек. Проигнорировал.
Рабыни закончили приводить спальню в порядок и бесшумно исчезли.
Только после Эллиситорес решилась произнести то, что тревожило:
– Сын, ты назвал ее императрицей.
Она сделала паузу, затем добавила:
– Но эллар не делит темное время суток с супругой. Эллар не позволяет рабам слышать… что-либо. Ты назвал ее императрицей, сын, но ведешь себя с ней как с наложницей. Я твоя мать, я обязана сказать то, о чем шепчутся.
Араэден медленно перевел взгляд на нее и произнес:
– Я назвал ее пресветлой Черной звездой, мать.
Эллиситорес изумленными округлившимися глазами несколько секунд взирала на сына, а затем сдавленным сиплым голосом вопросила:
– Ты… ты не ограничишься рамками Эрадараса?
Он улыбнулся очередному подтверждению того, что был рожден поистине умной женщиной, и, кивнув, подтвердил: