— Единственную. Ту, что становится сердцем воина, возвращая чувства, эмоции, ощущения.
Я молчала, потрясенно глядя на воина, а повелитель Иристана, как-то странно усмехнувшись, продолжил:
— Тар-эны — наши копии, которые никогда не оставляют идею превзойти оригиналы. Даже легенду о единственной они попытались воплотить на свой лад. Жалкая пародия. Жаль, им этого не понять.
И вдруг, резко подавшись вперед, Эран почти прорычал:
— Когда я увидел тебя, твою реакцию на воинов в Шоданаре, первой мыслью было — эйтна. Очередная бабочка, рвущаяся к огню, в котором сгорит, и ведь бабочка даже на миг не задумывается о том, что ощущает огонь, глядя на ее гибель… Но твоя обида, твоя ярость на мое предложение обратить внимание на другого воина — и я поверил в лучшее. Слишком понравилась, слишком зацепила, и твое желание там, Кира, лишь слабый отсвет моего, накрывшего лавиной. Мог ли я дать тебе уйти? Уже тогда вывод был очевиден — нет. Это было выше моих сил.
Он откинулся на спинку стула, сложил руки на груди и продолжил:
— Правящий клан никогда не сражается за женщин. Не знаю, говорили тебе об этом или нет, тар-эны воспринимают это как признак слабости, а для нас все иначе. Сражаясь за женщину, начинаешь ощущать ее своей, открываешься, а вот это уже слабость, которой мы сознательно не допускаем. Но там, в Шоданаре, я был готов сражаться за тебя. По одной-единственной причине — какой-то тар-эн схватил МОЮ женщину за руку.
Усмешка, горькая, даже злая.
— Мне стоило остановиться уже тогда, Киран. Позвать воинов, приказать им вывести тебя и не прикасаться. Возможно, именно так я бы и поступил, не брось ты мне вызов. Не попытайся просто уйти. Но вызов! Мне. От женщины. Мне. И твоя трогательная просьба не приближаться — вот после нее я был готов бросить вызов всем тар-энам разом и по отдельности… О том, какую ошибку совершил, понял, лишь войдя в тебя.
Я вдруг поняла, что почти не дышала все время его монолога, боясь пропустить хоть слово, но после последней фразы не могла не спросить:
— Почему?
Эран отвел глаза. Но все же ответил честно:
— До последнего надеялся, что ты инопланетная тьяме.
И он меня шлюхой обозвал. Обидно, но ожидаемо. Спасибо маме, бабушке и всем теням заодно.
Но тут воин продолжил:
— Ты хоть на миг можешь себе представить, каково это — брать женщину, слышать ее стоны и понимать, какой болью для нее обернется это слияние? Я стал твоим первым мужчиной, Киран, и это ты ничего не понимала, а я уже знал — мой ген попал в твою кровь. Напрямую. И с этим уже ничего нельзя было сотворить. Я сделал все, чтобы тебе было хорошо, я пил твои эмоции, я, как в омут, нырнул в твои ощущения, я ловил каждый твой стон, каждый крик наслаждения и в то же время с ужасом думал о том, как предотвратить боль, которая начнет сжигать, едва мы закончим.
Он ненадолго замолчал, чтобы продолжить хрипло и едва слышно:
— Я вызвал эйтну-хассаш, едва обрел способность связно думать. Ее и еще троих. Двадцать минут требовалось, чтобы они прибыли на место. Всего двадцать минут, но ты, твои эмоции, твоя жажда. Жаль, в тот миг я воспринял ее буквально. Эти чувства, ощущения, потребность в чем-то свалились слишком резко, я не смог разобраться. Мог бы вызвать одного из воинов, но сама мысль, что тебя, после того что только что было, увидит другой — невыносима. И ревность сыграла со мной плохую шутку. Я ушел, найдя искомое, ощутил твою боль. Едва удержался на ногах, потребовал ускорить прибытие эйтны. Вызвал Дахра с оборудованием и поспешил обратно, чувствуя твою боль, нарастающую. А когда вернулся… пятна крови, порезанный полог и отсутствие той, что забрала мое сердце. И боль, боль, боль. Отчаяние. Упрямство. Снова боль. А потом ничего. И я стоял там, глядя на твою кровь, и не мог сделать вдох, настолько страшным оказалось потерять тебя.
— Я сознание потеряла, — призналась едва слышно, оглушенная его признанием. — Не выдержала… И едва увидела Наску… потеряла сознание.
— Зачем, Киран?! — не простонал, прорычал практически, с яростью глядя на меня. — Зачем?!