Экстремальная археология

22
18
20
22
24
26
28
30

Но нет, вроде все нормально.

– Не уходи-и-и, – продолжал протяжно тянуть жуткий голос.

Интуиция: скорее всего, придется поговорить с ним. Возможно, созданы затруднения по пути наверх.

– Да-а-а, приде-е-ется, – с особо зловещей интонацией пронеслось по туннелю.

Что?! Какая-то неведомая тварь, охраняющая трофей, который я уже считал своим, умеет читать подсказки от интуиции?!

От моей, между прочим, интуиции!

– Иди-и-и. Ко мне-е-е иди-и-и. Говори-и-ить на-а-адо. Наверх не иди-и-и. Не дойде-е-ешь. Ко мне-е-е иди-и-и, ко мне-е-е.

Голосок, конечно, тот еще, но я почему-то не усомнился в том, что возвращение наверх может омрачиться непредвиденными сложностями. Моя интуиция даже в столь развитом виде срабатывает нечасто, зато уж если выдает подсказку, да еще и столь многословную, можно смело считать ее истиной. Серьезных ошибок не припомню.

Поговорить? Пожалуй, придется пообщаться.

Раз уж я настолько самоуверен, что сунулся в логово Некроса в одиночку, останавливаться на полпути – неправильно.

Надо безумствовать и дальше.

Со мной разговаривал…

Разговаривала…

Наверное, все же правильнее – разговаривало.

Все это время до меня нехорошим голосом пыталось достучаться чернильно-черное пятно на своде подземного зала. Здесь что-то влияло не только на связь с помощниками, здесь даже мое ночное зрение работало скверно.

Потому детали я различал с трудом и далеко не все. Да, больше всего это походило именно на пятно – смолистую нашлепку, от которой во все стороны змеились уплощенные отростки. Некоторые дотягивались до оснований сталактитов, обвиваясь вокруг них, будто лианы (или, скорее, щупальца спрута). Похоже, именно они и удерживали тварь на своде.

Выглядело это неприятно, но не кошмарно. Мне случалось встречать созданий на порядки ужаснее. А это недоразумение даже тени страха не вызывает.

Подумаешь, причудливо изодранный мешок для мусора приклеили к потолку пещеры. Размерами он, правда, таков, что туда пара слонов поместится, ну да это уже детали.

Однако всякий намек на легкомысленность исчезал при первых звуках голоса. Глаза говорили, что бояться нечего, но вот уши с ними не соглашались.

Это не речевой аппарат – это кошмар, ужас, страх, горе и седые волосы на всех частях тела. Это как дурной сон, в котором тебя по кусочку режут мучители, в первую очередь отхватывая самое дорогое и болезненное. Ну а ты никак не можешь проснуться, орешь неистово, надрывая горло. Быстро начинаешь понимать, что кошмар просто так не закончится, и от понимания этого стремительно теряешь разум.