А что, если ребенок в ее чреве свернется вместе с МОДЕЛЯМИ?!
Пустое беззвездное небо.
Дайте мне только добраться до бумаги, дайте! Я придумаю для этой истории счастливый финал…
— Ирена?!
Она ощутила его руки на своих плечах. Впервые за столько времени — его руки…
…И стук чужого сердца — обычно медлительного, а теперь позволившего себе сбиться с ритма. Сейчас он упадет на колени, ткнется лицом в ее огромный живот, и ей останется только материнским жестом потрепать его по седеющей макушке…
Она усмехнулась:
— «Ты не умеешь раскаиваться, сказала ящерица».
— Что?
— Ничего, — она снова усмехнулась сквозь боль. — Просто так. Цитата.
Теперь костер был всюду — но не жег. Легонько покусывал. Как застарелая совесть.
ЭПИЛОГ
На повороте, где дорога выписывала петлю над самым обрывом, Ирена остановила машину.
— Погоди, Андрусь. Одну минуточку…
Провал начинался сразу же за полосатыми столбиками дорожной разметки. На дне провала сидело самое настоящее облако — даже на вид плотное, струйчатое, медленно перетекающее само в себя. Серые ложноножки, поднимаясь над краем провала, таяли в лучах восходящего солнца — сквозь расплывающиеся лохмотья проступали горы, дальний лес, красная крыша маленькой кофейни, до которой еще десять минут езды…
Ирена смотрела.
Из-за поворота осторожно — а в этих горах все ездят осторожно — выглянула длинная белая машина. При виде созерцающей Ирены притормозила, остановилась; из-за руля выбрался высокий чернявый мужчина — Ирена уже где-то с ним встречалась. Впрочем, в этих местах все когда-нибудь сталкиваются, людей-то не так уж много…
— Что, машина сломалась? Помочь?
Над опадающими клочьями тумана летела, мерно взмахивая крыльями, белая птица. Лес проступал яснее — он тянулся с горы на гору, будто небрежно наброшенная шаль.
— Извините, если помешал…