Что бы это могло значить, Трясучка понятия не имел.
– …Дом досуга Кардотти представляет…
Глубоко вздохнув, он поднял щит и меч, шагнул в круг.
– …приснопамятный поединок между Фенрисом Наводящим Ужас, – Коска тростью указал на Седого, ввалившегося в круг с другой стороны, – и Логеном Девятипалым!
– Но у него десять пальцев! – крикнул кто-то, снова вызвав смех у толпы.
Лишь Трясучке было не до смеха. Выглядел Седой, конечно, далеко не так жутко, как настоящий Фенрис, однако видом своим отнюдь не успокаивал. Здоровенный детина с лицом, закрытым черной железной маской, с выкрашенной в синий цвет левой рукой и выбритой левой половиной головы… Дубина, зажатая в его могучих кулаках, казалась таким суровым и опасным оружием, что Трясучке пришлось даже напомнить себе, что они на самом деле в одном лагере. Это всего лишь притворство. Притворство…
– С вашей стороны разумней будет, господа, отодвинуться! – прокричал Коска, и вдоль круга пробежались танцовщицы-гурчанки с черными кошачьими мордочками на черных лицах, оттесняя зрителей от края. – Здесь может пролиться кровь!
– Тем лучше! – Новый взрыв смеха. – Что мы, пришли смотреть, как эти два болвана танцуют друг с другом?
Толпа разразилась улюлюканьем, гиканьем и свистом. Явно неодобрительными. И Трясучка засомневался вдруг, что задуманное ими действо помахаться впустую несколько минут, потом проткнуть мечом пузырь со свиной кровью, припрятанный под мышкой у Седого, заставит этих недоносков хлопать. Ему вспомнился настоящий поединок под стенами Карлеона, от исхода которого зависела судьба всего Севера. Вспомнились холодное утро, пар от дыхания в воздухе, кровь на снегу. Карлы, стоящие вдоль круга и с ревом потрясающие щитами. Как отнеслись бы к этому дурацкому представлению они?.. Жизнь порою водит человека странными тропами, что правда, то правда.
– Начали! – крикнул Коска, выскакивая из круга.
Седой испустил зычный рев и, замахнувшись дубиной, ринулся в атаку. Замахнулся нешуточно. И ударил нешуточно. Трясучка успел вскинуть щит, но сила удара была такова, что на ногах он не устоял, грохнулся на задницу, и левая рука разом онемела. При этом собственным мечом он зацепил бровь… хорошо, глаз не выколол. Перекатился на четвереньки, и в тот же миг на булыжники, где он только что сидел, обрушилась дубина – аж каменная крошка брызнула во все стороны. И на ноги-то встать не успел, когда Седой вновь бросился в атаку, столь яростно, словно и впрямь замыслил смертоубийство. Уворачиваясь, Трясучка заметался по кругу, как кошка, брошенная в клетку с волками. Что-то не помнил он такого уговора… похоже, великан решил устроить этим ублюдкам представление, которое запомнится им надолго.
– Убей его! – со смехом выкрикнул кто-то.
– Крови, крови нам, болваны!
Трясучка крепче стиснул рукоять меча. Его охватило вдруг дурное предчувствие. Сильное, как никогда.
Бросание костей обычно успокаивало Балагура. Только не этой ночью. Его охватило вдруг дурное предчувствие. Сильное, как никогда. Он смотрел, как они катятся по столу, подскакивая и переворачиваясь, и пощелкивание их отдавалось в его вспотевшей коже покалыванием.
Остановились.
– Двойка и четверка, – сказал он.
– Вижу! – огрызнулся гость в маске-полумесяце. – Они меня ненавидят, эти чертовы кости! – И швырнул их на стол так, что те запрыгали.
Балагур, нахмурясь, потянулся за ними, бережно подгреб к себе.
– Пятерка и тройка. Дом выигрывает.