– Каким раньше было это место? – пробормотала Шай, крутившая головой так, что разболелась шея.
– Чистым, я думаю, – ответил Лэмб.
Лачуги росли вокруг старинных колонн, как сорные грибы на стволах мертвых деревьев. Горожане сбивали шаткие настилы, подпирали наклонными бревнами, протягивали поверху веревки и даже соединяли их висячими мостиками. Некоторые из хижин полностью скрывались под всеми этими надстройками работы неумелых плотников и, казалось, превратились в фантасмагорические кораблики, застрявшие на мели в тысяче миль от моря, украшенные фонариками, факелами и вывесками, призывающими предаться самым разнузданным порокам. Они представляли собой сооружения столь ненадежные, что, возможно, при более сильном ветре могли улететь.
Долина, принявшая в себя остатки Братства, поглотила их во всеобщем возбуждении, похожем на нечто среднее между оргией, бунтом и приступом горячки. Любители гульнуть умчались с выпученными глазами и открытыми ртами, спеша прожить целую жизнь развлечений до восхода солнца, как если бы кутежи и разврат не продолжатся на следующий день, после заката.
А вот Шай казалось, что продолжатся.
– Похоже на сражение, – проворчал Савиан.
– Где каждый против каждого, – добавила Корлин.
– И победы не бывает, – вставил Лэмб.
– Только миллион поражений, – прошептал Темпл.
Люди шатались и вихляли на ходу, хромали и ковыляли походками смешными и гротескными, перепившись сверх всякой меры, а возможно, больные телесно или душевно, а то и утратившие рассудок после долгих месяцев, проведенных в забое высоко в горах, где они забывали человеческую речь. Шай направила лошадь в объезд человека, щедро поливающего все вокруг, включая и собственные голые ноги – спущенные штаны путались вокруг щиколоток, пачкаясь в навозе. В одной трясущейся руке он держал конец, а другой прижимал к губам горлышко бутылки.
– И где, черт возьми, мы начнем? – спросила Голди у сутенера.
Он не нашелся с ответом.
Он обещал, что соперничества не будет… Ага! Женщины всех цветов кожи, комплекций и возрастов сидели, нарядившись в одежды всех известных стран или выставив напоказ акры голой плоти. Как правило, покрытой гусиной кожей, поскольку к ночи ощутимо холодало. Одни болтали и кокетничали, посылая воздушные поцелуи, другие выкрикивали неубедительные обещания неземных наслаждений в окружающую темноту, третьи отвергали даже такую незначительную недосказанность и задирали юбки перед проезжающим «Братством», показывая «товар лицом». Нашлась и такая, что свесила длинные, с большими сосками, покрытые сеточкой голубых сосудов груди с перил балкона и спрашивала всех:
– Ну, и что вы о них скажете?
По мнению Шай, они навевали мысли о паре испорченных окороков. Хотя трудно заранее угадать, что именно возбудит огонь страсти в других людях. Один застыл прямо под балконом, жадно глядя вверх, его рука, засунутая в штаны, заметно дергалась. Остальные спокойно проходили мимо, будто дрочить посреди улицы – в порядке вещей. Шай надула щеки.
– Я бывала во многих дерьмовых местах, занималась многими дерьмовыми делами, но такого дерьма, как здесь, не видела никогда!
– Да и я тоже, – буркнул Лэмб, не убирая ладонь с рукояти меча.
Шай казалось, что в последнее время его рука на оружии покоилась так часто, что стала там себя чувствовать уютно. Да и не он один не расставался со сталью. Воздух вокруг был так густо замешан на опасности, хоть жуй. Как толпы, так и одиночки со злобными лицами и, несомненно, злобными целями, вооруженные до зубов, стояли перед домами, нацеливая каменные хмурые взгляды в проезжающих. И точно такие же по другую сторону дороги.
Когда повозки ненадолго задержались, давая возможность рассосаться возникшему затору на дороге, головорез с поразительно большим подбородком и узким лбом подошел к фургону Маджуда и проворчал:
– Ты на какой стороне улицы?