Каменистая макушка той самой горы, куда их должны были высадить, показалась сбоку, словно весь мир перевернулся. Содрогаясь и вращаясь, «Ми-8» будто ввинчивался в воздух.
Первой вершины коснулась сломанная хвостовая балка. Вертолет накренился, и лопасти исполинским миксером заколотили по камню, раскалывая глыбы и разлетаясь сами. Ершов чувствовал себя горошиной в банке, которую немилосердно трясли. Турбины заглохли, и «Ми-8» тяжело осел на брюхо.
— Прилетели… — замычал в тишине Юдин.
— Как ты?
— Да живой, вроде…
Держась за ушибленный бок, Ершов двинулся по скошенному полу к пилотской кабине, но тут Мануэль и сам вывалился к ним — лоб и правая щека залиты кровью, рука висит плетью.
— Приложился джуть-джуть… — вымолвил он, спотыкаясь о порожек.
— Чуть-чуть! — поправил его сержант. — Как там погодка?
— Ясно, солнечно, — улыбнулся Гарсия, кривя лицо, — ожидаются осадки в виде града… А вон они!
Толчком ноги вышибив дверь, Григорий глянул наружу. По ослепительному небу с громовым шипением летели красные точки, вроде раскуренных сигарет. Самих ракет «Града» Ершов не разглядел, лишь огоньки, почти без дыма.
Снаряды падали прямо на головы мятежникам, и вот захлопали взрывы — огненные клубы сливались, накрывая танки, выжигая палатки, переворачивая грузовики…
— Ложись!
Григорий замешкался на долю секунды, но пуле этого хватило — в бедро словно раскаленный прут всадили. Рыча, капитан упал и перекатился по хрустевшим камням.
— …с соседней горки! — расслышал он голос Юдина. — Давай!
Мануэль приполз ужом, волоча за собой АГС «Пламя» и пару автоматов.
— Огонь! А-а…
Сержант дернулся, поник неуклюже и завалился набок.
Putas! — Кубинец выдал очередь из «Калашникова», привстав на одно колено, но ответный огонь отбросил его на камни.
«Моя очередь…» — протащилась мысль. Стесняться, вроде, больше некого, и Ершов в голос застонал, подтаскивая непослушное тело к товарищам. Пресмыкаться по горячим камням было больно. Ногу он кое-как перетянул жгутом, но кровь все равно сочилась, толкаемая беспокойным сердцем.
Первое, что Гриша увидел, подобравшись ближе, был обиженный взгляд Юдина — за что, мол, меня так?