Вендари. Книга вторая

Илир спрашивал ожившую статую снова и снова, пока не проснулся.

Кровать Макса была пуста. Вечер только начинался, и Илир испугался, что если Макс сбежал, то он не сможет отправиться за ним в погоню прямо сейчас, пока не зашло солнце. Но Макс не сбежал. Он был в душе.

– Испугался? – спросил он Илира.

– Если бы ты сбежал, то мне пришлось бы тебя убить, – честно сказал Илир. – А я не хочу никого убивать.

Макс кивнул, словно смог понять всю эту сложную короткую жизнь Наследия. Илир с трудом сдержал гнев, который вернулся вместе с голодом.

– Нужно поесть, – сказал Макс, словно продолжая издеваться. Илир забрался ему в голову и разрешил бояться, разрешил видеть смерть в глазах своего попутчика. Макс побелел, сжался. Страх нахлынул с такой силой, что он забыл, что нужно дышать. Особенно когда он вспомнил гнездо Дикого Наследия, которое показывал ему Илир.

– Вот так уже лучше, – сказал Илир, удовлетворенный результатом, но не прошло и часа, как ему пришлось вернуть прежние блоки, потому что в том состоянии, в котором был Макс, он не мог даже говорить, не то что вести машину. – Но если будешь умничать, то я снова верну все на место, – предупредил Илир. Макс так и не понял, чем обидел это странное существо, но решил, что лучше будет молчать.

В эту ночь они проехали Чикаго и Миннеаполис. Голод Илира усилился, и утром появились тени, которых он не мог уже сдерживать. Особенно когда рядом спал человек, пища.

Илир видел, как тени покидают номер отеля, просачиваются в вентиляционные отверстия и крадутся к соседям, но не мог ничего сделать. Потом он услышал крики. Тени выбрались из вентиляций. Они корчились и горели в лучах полуденного солнца. Илир лежал на своей кровати и надеялся, что этого никто не заметил и он сможет покинуть отель вечером.

В эту ночь они добрались до границы с Канадой. Голод Илира усилился. Он велел Максу остановиться чуть раньше, выбрав отель в стороне от дороги в городе Бьенфайт. До рассвета было чуть больше часа, и Илир надеялся, что ему удастся найти себе жертву. Но на ночных проселочных улицах не было ни одного прохожего. Голод подчинял, сводил с ума… но голод чудесным образом отступил, как только они оказались в Валдизе, и Макс остановился возле дома с зеленой крышей и тремя одинокими деревьями с фасада на Чена стрит.

Была середина ночи, но свет в доме горел. Илир чувствовал мысли людей в гостиной. Странные мысли. Они не говорили, просто сидели за столом, соединяясь друг с другом телепатически. Илир попытался нарушить эту связь, проникнуть в нее, затем вдруг почувствовал мысли еще одного, постороннего, непрошенного. Древний. Гэврил. Отец. Вендари – последнее Илир прочитал в мыслях женщины, которая вышла на крыльцо дома, чтобы выкурить сигарету. Все эти особенные люди называли древних Вендари. Это название принес в их жизнь хозяин дома – Эндрю Мэтокс. Так называл свой род Вайорель – древний, которому служила женщина по имени Крина, которую любил Эндрю Мэтокс. Любил давно, пока ее не убили старые, свихнувшиеся слуги. Потом этих слуг убил Эмилиан. Нет, не убил. Илир заглянул глубже в мысли женщины на крыльце. Мэтокс говорил, что Эмилиан помог ему убить древних слуг, которые забрали жизнь его возлюбленной. Потом Эмилиан забрал жизнь Вайореля… Но он отпустил Мэтокса. Отпустил женщину, с которой Эндрю Мэтокс жил сейчас. И он позволил им… пленить Гэврила. Позволил пленить Отца. Теперь они держали его в подвале, подобно животному, и пили его кровь, чтобы продлить свою молодость, свою жизнь. Но как такое возможно? Как Эмилиан, как основоположник Наследия мог позволить все это?

Илир вышел из машины. Он хотел знать все. Хотел видеть все. Фэй заметила незнакомца, но страха в ней не было. Илир чувствовал это. Лишь только любопытство. Эта странная женщина с сигаретой в руке и кожаном плаще, накинутом на плечи. У нее были серые пытливые глаза. Лицо светлое. Волосы до плеч. Рост средний. Илир с трудом подавил тошноту, почувствовав кровь древнего внутри Фэй. Но как бы там ни было, любопытство тянуло его к этой женщине. Его голод стихал рядом с ней. Все страдания стихали. Ни боли внутри, ни чувства близкой смерти, скоротечности жизни. Ничего. Лишь тишина и покой.

Илир почувствовал, как Фэй пытается заглянуть ему в мысли, но не позволил ей сделать этого. Это вызвало еще больший интерес у женщины, которая жила уже пятьдесят три года, но выглядела на двадцать с небольшим благодаря крови древнего, которого Мэтоксы держали в подвале своего дома. Древнего, который был Отцом Наследия. Древнего, которого помог им пленить Эмилиан – Первенец.

– Покажи мне все, – велел Илир, подходя к Фэй. На мгновение она растерянно нахмурилась, словно ждала от него совсем другого. – Покажи мне всю свою жизнь.

Илир впился ей в глаза своим взглядом.

Ветер колыхнул волосы Фэй. Холодный ветер. Таким же холодным был взгляд незнакомца, взгляд Илира. Он не был древним, не был вендари. Она знала это, почувствовала это, как только он вышел из машины. Но не был он и таким, как она, как Мэтокс, как собравшиеся в этом доме. Он был другим. В нем была сила, власть. И в нем была смерть, которая стояла за его плечом, начиная с рождения. И еще голод и вопросы. Поиски ответов. Желание понять. Понимание своей силы, своей власти. Нечто подобное чувствовала и Фэй, когда была еще ребенком. Она не такая, как все. Она отличается от детей, которые окружают ее. Отличается от своих родителей. Вернее, отличается от своей матери и приемного отца. Об этом рассказал ей мужчина, который иногда приходил к ней в школу. Мужчина, которого она никогда не боялась.

Он показал ей, кто он. Показал свои воспоминания. Она приняла своего настоящего отца с детской беспечностью. Старый слуга по имени Хаймли увлекся ее матерью. Роман был быстрым и недолгим. Ее муж ничего не знал. Для него Фэй всегда была родной дочерью. Но он перестал быть для нее отцом, как только она узнала о Хаймли. Он был среднего роста. Глаза серые. Фэй любила смотреть в эти глаза. Он жил уже полторы сотни лет и мечтал о дне, когда сможет оставить своего хозяина и вернуться к нормальной жизни. Иногда он показывал Фэй свои мечты о том, как они втроем: он, Фэй и ее мать, живут вместе. Фэй нравились эти видения. Но уже ребенком она знала, что этого никогда не случится. Да и как быть с отцом, который растил ее, считая ее своим ребенком?

– Ты особенная, – говорил ей Хаймли. – Я знаю это, чувствую.

Он говорил об этом так часто, что Фэй и сама начала верить в свою исключительность. Но все это было лишь детской фантазией, пока Фэй не попала в аварию. Мать погибла мгновенно, отец сломал позвоночник, а в ее исцеление не верил ни один врач. Их доставали из груды искореженного метала, в которую превратилась машина, больше пяти часов. Все это время Фэй находилась в сознании, но об этом, казалось, никто не знал. Врачи говорили, что на спасение нет шансов. Говорили так, словно она уже была мертва. Мертва, как ее мать, сломанная рука которой была неестественно вывернута и протянута к Фэй. Дочь узнавала эти пальцы, узнавала этот лак для ногтей. Чуть выше, на спинке сиденья Фэй видела прядь золотистых волос матери, на которых застывала кровь. После лобового удара их машина перевернулась несколько раз. Сейчас голова матери была зажата между крышей и спинкой сиденья, на котором она сидела. Череп лопнул, и в ужасной ране был виден мозг. Отец сидел рядом с матерью.

Иногда он приходил в сознание, и в эти моменты Фэй слышала его истошные крики. Сама Фэй не чувствовала боли. Лишь вкус во рту, да врачи, которые говорят о ней так, словно она уже мертва. Мертва. Мертва. С каким-то неестественным безразличием Фэй пыталась осмыслить это новое состоянии. Смерть. Ее смерть. Но она не чувствовала себя мертвой. Нет. Она не может быть мертвой. Смерть – это пустота и темнота. А здесь есть свет, есть звуки.