Я едва успела получить на руки билет в третий класс и втиснуться в очередь идущих на посадку пассажиров. На первый я тратиться не хотела, да и выделяться я там буду слишком сильно. А во второй пускали только сопровождающую аристократов прислугу. Ничего, не облезу и в третьем.
На перроне у начала состава я заметила только троих пассажиров. Половина поезда, получается, пустует. Неужели владельцам железных дорог это выгодно? Странно. Может, другие поезда целиком состоят из третьего класса, просто мне так повезло? Не знаю.
Среди пассажиров рядом со мной были и мужчины, и женщины самого разного возраста, но в основном дееспособного, то есть детей не было вообще, и два старика, которых уважительно пропустили вперед. Все остальные в возрасте от двадцати до сорока. Похоже, на работу или на поиск оной. Четыре женщины держались вместе и тащили с собой объемные баулы. Переезжают, наверное.
Разделения на мужскую и женскую часть в вагоне не было — уже хорошо. Но люди как-то сами так расселись, что женщины оказались в самом конце, где заканчивались окна и вентиляция была похуже. Я успела пролезть вперед, поэтому заняла место с краю «женской» скамьи, рядом с оконной рамой.
Раздался пронзительный свисток — и поезд тронулся.
Живя среди монашек, я как-то притерпелась к общему серо-черно-белому стилю. Только попав в вагон, я наконец поняла, что выражение «серая масса» здесь стоит понимать буквально. Дамы из первого и даже второго класса, которых я мельком успела заметить при посадке, сияли и переливались яркими цветами, как экзотические птицы. Те же редкие женщины, что теснились со мной на неудобных скамьях третьего класса, напоминали вылинявшую моль. Все оттенки бежевых, серых и бурых тонов не придавали хорошего настроения хозяйкам платьев, так что ехали мы с постными и мрачными лицами, будто в московском метро в час пик.
Только все сидели.
От нечего делать и чтобы не разглядывать соседей по вагону, — слишком долго мне втолковывали, что пялиться неприлично, преуспели — я чуть повернулась на скамье, благо сидела с краю, и принялась смотреть в окно на проползавший мимо пейзаж.
Да, с привычными электричками не сравнить. Двигались мы медленно и печально — не больше двадцати километров в час. Даже лошади бегают быстрее. Конечно грузоподъемность паровоза и коня несравнима, поэтому понятно, что паровоз выгоднее, но над скоростью инженерам еще работать и работать.
Леса и луга, поросшие диким бурьяном, постепенно сменились на возделанные поля. Мимо проплывали то пятнистые коровы, то забритые по весне и уже успевшие чуть обрасти овцы, и воздух, попадавший в вагон через приоткрытые окошки под потолком, приобрёл отчетливый аромат села со всеми его прелестями.
Моя соседка покопалась в объемной сумке и выудила свернутую хитрым образом тряпицу. Внутри оказался молодой зелёный лук, ломоть хлеба, три яйца и бумажка с солью.
Я покосилась туда только одним глазом, но желудок сразу среагировал неприлично громкой трелью, слышной даже за стуком колес.
— Ты что же, первый раз в поезде? — сочувственно спросила женщина, пытливо оглядывая меня. В платье травницы, которое вполне возможно было старше меня, с потертой торбой через плечо — я не сильно отличалась от прочих пассажиров третьего класса. Приняв глуповатый вид деревенской простушки, я закивала головой.
— Первый, тетенька, как есть первый. Махина-то какая, и едет резво — жуть. Страшно, конечно, попервости-то, но меня в Дорсетте мамка ждёт. Надеюсь, доеду, — я размашисто осенила лоб круговым движением. В местной религии Христа не было, соответственно, и креста со всеми атрибутами тоже. Его заменил круг — символ вечности и Всеединого.
— Доедешь, конечно. На этой линии отродясь аварий не случалось, — кивнула женщина и неожиданно протянула мне уже почищенное, обмакнутое в соль яйцо. — На вот, пожуй, болезная, а то кожа да кости.
— Спасибо, тетенька, — искренне поблагодарила я, принимая угощение. Сил после продолжительного колдовства не осталось ни магических, ни физических, и организм требовал своего. Тем более, яйцо оказалось свежим и очень вкусным.
Натуральное, поди. Без консервантов и отбеливателя, и ни одного лишнего гормона в составе корма снесшей его птицы.
— Лусия меня зовут, — женщина разломила горбушку и предложила мне половину. — К племяннице еду. Она с мужем лавку держат, сладостями торгуют. Рожать ей скоро, первенец, вот и вызвала на подмогу. Тяжело уже кастрюли-то ворочать. А ты к кому, болезная?
Я аж вздрогнула, а потом поняла, что это меня так ласково обозвали за худобу и бледность, а вовсе не кособокость. Осознанным усилием распрямив левую руку, которая уже успела привычно устроиться под грудью, укусила хлеб за хрустящую корочку.
— Я к родителям. Давно не виделись, — расплывчато обозначила я цель путешествия. Отмалчиваться совсем было бы невежливо, но и подробности о себе раскрывать ни к чему. Я и так запомнюсь попутчикам: в моде была конституция булочки, а лицо — «кровь с молоком», так что мой бледный скелетик на общем фоне несколько выделялся.
ebooksa