— Что?
— Это очень простой вопрос.
Крестовский ответил не сразу. Видно, подбирал слова, чтобы быть правильно понятым.
— Еще несколько дней назад я был уверен, что твой, — наконец сказал он.
Сердце Маши едва не выскочило из груди. Что он несет?
— А потом посиделки с Рябининой при свечах резко изменили твое мнение?
— Нет. Не изменили. Меня озадачило, что моя девушка поехала к фотографу, хотя мы договаривались, что она не поедет. Или я что-то не так понял?
— Ты что-то не так понял, — отрезала Шилова.
— Офигеть! — Крестовский забыл о том, что нужно шептать.
— Ну да. — Шилова была невозмутима. — Ты же с русским не очень дружишь. Вот и пожинаешь плоды.
Крестовский рассмеялся. Шилова не поддержала его веселье.
— Знаешь, я боюсь, что мы сейчас много наговорим такого, о чем потом пожалеем, поэтому давай на сегодня возьмем тайм-аут, окей?
— Окей, милый. Еще какой «окей».
— Юля, ну давай не так. Не уходи вот так.
— Пошел ты. Отпусти. Ну.
Звонок домофона заставил Машу вздрогнуть, а Крестовского — выругаться по-английски.
— Да-да, Ирина Петровна. Сто девятнадцатая. Поднимайтесь, пожалуйста.
— Это англичанка? — ошарашенно спросила Юла.
Маша же распахнула глаза и уставилась в потолок. Единственный человек, который мог сообщить ее матери о том, что она здесь, в этот момент, кажется, обнимался с Шиловой у двери. Вот подлец!
— Так, я сваливаю, — меж тем объявила Шилова.