Тамара Михайловна позвала их ужинать, и Ромка выпустил ее из объятий. В эту минуту Лялька почти ненавидела их домработницу. Она бы даже, наверное, сообщила ей об этом, вот только заговорить вновь не получилось.
— Идем? — Ромка улыбнулся и сжал ее пальцы. Лялька отстраненно подумала, что он ведет себя с ней совсем как до Рябининой. Но тут же пришла мысль, что это не потому, что он так хочет, а потому, что просто боится за нее, боится ее молчания. Вот только разница была в том, что сейчас Лялька и сама боялась своего молчания. Будто в этот раз оно ей управляло, а не наоборот.
У Димкиной комнаты Лялька потянула Ромку к двери. Ей нужно было увидеть брата. Тот по-прежнему спал. Дышал ровно, и краснота, кажется, стала немного меньше. Но у Ляльки от страха сдавило горло и, видимо, снова потекли слезы, потому что Ромка опять протянул: «Ш-ш-ш» — и вывел ее из комнаты.
Ели они в молчании. Сергей то и дело хватался за стакан с соком, но так ни разу и не отпил, Ромка сидел напротив Ляльки и бросал на нее встревоженные взгляды, а Лялька с усилием проталкивала запеченные овощи в горло и думала о том, что Ромка сейчас уедет и она останется один на один со своими страхами. Наверное, будь здесь только Сергей, Лялька цеплялась бы за него. Но между Ромкой и Сергеем выбор был очевиден.
— Пойду капельницу поставлю, — наконец произнес так толком и не поевший Сергей и встал из-за стола.
— Помощь нужна? — Ромка тут же вскочил со своего места.
— С Леной побудь.
Сергей вышел из кухни, и Ромка медленно сел на стул.
— Ляль, не молчи, пожалуйста, — негромко попросил он. — Хочешь, погуляем? Поговорим о чем-нибудь. Про ВДНХ расскажешь. Про парня этого своего.
«Он не мой. Я все наврала», — хотела сказать Лялька, но снова не смогла.
Встав из-за стола, она приблизилась к подоконнику, на котором лежали блокнот и ручка. Тамара Михайловна почему-то всегда составляла списки покупок в блокноте, игнорируя телефон.
«1. Цв.кап. 2. Перч., 2 уп. 3. Морк!!!» — было написано на первом листе. Лялька вырвала последний листок из блокнота и написала в верхнем левом углу: «Я не могу говорить».
Заглянувший ей через плечо Ромка шумно выдохнул:
— Почему?
«Не знаю».
«Страшно».
Ромка ничего не сказал, и Лялька повернулась к нему, боясь увидеть в его глазах недоверие. По сути, у него ведь не было никаких причин ей верить. Она ведь столько лет молчала, чтобы они побегали вокруг нее, чтобы он звонил по несколько раз в день, чтобы писал каждый час.
Ромка вглядывался в ее лицо так внимательно, что она прикрыла глаза. Страшно было не только от того, что она не могла произнести ни звука. Страшно было от того, что она стояла перед ним в ярком освещении кухни вот такая: ненакрашенная, испуганная, зареванная, уступавшая Рябининой по всем фронтам, а он смотрел на нее так внимательно, что наверняка видел всю ее никчемность и внутреннюю пустоту.
— Ляль, — прошептал Ромка, — давай мы созвонимся с твоим психологом?
Лялька помотала головой.