Тот непонимающе уставился на прозрачную жидкость перед собственным носом.
— Бери-бери, лечись. А то разговаривать с тобой невозможно.
— Не буду.
— Букой таким не будь. У меня день рождения сегодня. А тебе надо здоровье поправить.
— Чтобы я опять нажрался, и ещё чего-нибудь разболтал?
— Да серьёзно у меня днюха. Я к тебе не как должностное лицо пришёл, а как друг. К тому же, мы не собираемся напиваться, употреблять будем вдумчиво и аккуратно.
И мы употребили, закусив икрой. Николаич наконец разморозился, достал из холодильника банку солёных огурцов, а я кинул в кастрюлю пяток найденных картофелин, залил водой и поставил на газ. После этого разговор пошёл живее.
— Как хоть звать-то тебя?
— Даже это не помнишь? Сева я.
— А, точно, Всеволод Казаков. Навёл ты у нас тень на плетень. Барсуков на тебя зуб точит, он все отделения милиции обзвонил, Казакова искал. Грозится поймать и шкуру спустить.
— Серьёзно? То есть он у меня из кошелька полтинник вытащил, а я же ещё хулиган и ввёл несчастного Барсука в заблуждение?
— Так ты притворялся? На задании был, получается?
— Я о своей работе говорить не могу. Извини, дружище, но давай о чём-нибудь другом.
— Понимаю. Будь здоров, именинник.
Выпили. Доскребли икру из банки.
— Просветишь, когда мы успели подружиться?
— Вчера. Жалко, что ты не помнишь. Душевно посидели.
— А где сидели?
— В летнем кафе на Киевской.
— Погоди-погоди, смутно что-то…