Альфа-самка

22
18
20
22
24
26
28
30

– Ты будешь меня слушаться! Будешь! – Вика, старшая сестра, влепила четырёхлетнему Саше подзатыльник. – Если я говорю, значит, так и надо делать! Я старше, я лучше знаю.

От сильного удара малыш покачнулся и, не сумев поймать равновесие, упал на колени. Заревел с новой силой, размазывая слёзы по щекам.

Семилетняя девочка взяла в руки длинную деревянную линейку и начала постукивать ею по ножке стола.

– Я тебя сейчас накажу, если не перестанешь плакать. Ты сам во всём виноват! Не реви, кому сказала! Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю!

Саша, перед носом которого в опасной близости покачивалась светлая полоска дерева, изо всех сил постарался послушаться. Что такое линейка, он знал уже очень хорошо.

– Вот так, – удовлетворённо заметила сестра, когда всхлипывания малыша стали тише и реже. – Хороший мальчик. А послушался бы сразу, не пришлось бы и плакать. Бери кисточку, садись и рисуй ромашку…

– Дети! – Людмила Павловна обводит холодным взглядом первоклашек. – Некоторые из вас сегодня вели себя плохо. Я накажу их, чтобы вы все поняли: так поступать нельзя.

Учительская указка равномерно постукивает по спинке стула. Тук-тук-тук. Саша сжимается, ожидая наказания. Это он вёл себя плохо. Это его сейчас…

– Саша Царёв, – Людмила Павловна поворачивается к нему. – Ты на перемене бегал между партами.

Тук-тук-тук, стучат каблуки учительницы. Она подходит вплотную к парте, за которой сидит Саша. Тук-тук-тук, стучит указка по крышке парты. Мальчик сидит, сжавшись и не смея поднять голову.

– Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю! – указка замирает, и в классе становится очень тихо. Саша медленно – так, словно голова весит целую тонну, – выполняет приказ Людмилы Павловны. Лицо учительницы спокойно, а на губах – неужели? – даже видна лёгкая улыбка. Саша смотрит в её глаза, и в сердце вдруг просыпается робкая надежда: а может, его сейчас простят? Ведь он уже и так всё понял, он уже и так испугался и сто тысяч раз пообещал самому себе, что будет слушаться!

– Ты сам во всём виноват, Царёв. Если я что-то говорю, значит, так и надо делать. Или не делать, если я это запрещаю.

Саша начинает тихонько плакать, понимая, что наказание всё-таки будет. Какое, он не знает, и от этого ему ещё страшнее…

Царь потряс головой, выгоняя из неё голоса прошлого. Вообще он считал, что вспоминать о тех днях хоть и больно, но полезно. Они стали источником силы для него, всегда придавали уверенности в себе, в том, что Учитель знает, как надо правильно поступать. Но пока что было ещё не время предаваться воспоминаниям. Позже. Да, позже. Он сделает это после урока, чтобы сравнить его с другими занятиями.

А пока…

Царь провёл кончиками пальцев – о, они так похожи на указки, на целых пять указок! – по щеке Полины.

– Я смотрю, ты хорошо нагуливаешь аппетит, котёнок, – сказал он. – Мне это, чёрт возьми, нравится.

Обрадованная девушка шагнула к нему, но Царь слегка отстранился.

– Не сейчас, милая. Сегодня особая ночь. Королевская, как в лагере – помнишь? Я знаю тут одно местечко, которое нам с тобой подойдёт. Пойдём, котёнок.

Когда пол стал обжигать ноги, люди поняли, что оказались на гигантской сковородке, и в панике ринулись прочь из зала. Те, кто были ближе всех к стеклянным дверям, выскочили наружу, на небольшую полукруглую обзорную площадку перед казино, и увидели, как на палубе пузырится краска. Снизу донёсся треск лопнувшего стекла. Сразу вслед за этим по бокам и спереди взметнулись языки пламени, превратив место, куда игроки время от времени выходили проветриться, в пылающую корону.