– Не доверяешь? – вспыхнула актриса. – Ну, тогда смотри, ничтожество.
Ирина неожиданно вздернула подол вечернего платья и явила растерявшимся компаньонам девственно чистые ягодицы. От столь неожиданного демарша Аркадий Савельевич даже икнул, а Анатолий Викторович смущенно отвернулся.
– Хорошо, – сказал опомнившийся Завадский. – Мы верим тебе, Ирина. Но ты должна нас понять…
– Я вас пойму, Аркадий, и даже встану в ваши ряды, если вы столь же откровенно явите мне собственную непорочность.
– Непорочность, это сильно сказано, моя дорогая, – засмеялся Завадский. – Но что-то явить действительно придется.
Борис Смагин был до крайности удивлен, застав своих нанимателей в обществе на редкость красивой женщины. Сама по себе ситуация не выглядела бы скандальной, если бы не спущенные штаны Завадского и расстегнутая ширинка Верещагина. Детектив так долго приходил в себя после срамного зрелища, что Завадский вынужден был его успокоить:
– С тебя, Боря, мы тоже снимем штаны, но немного погодя.
– Зачем? – растерялся детектив.
– А как еще мы узнаем, что ты не служишь инкубу.
– Я ценю ваш юмор, Аркадий Савельевич, но сегодня мне совсем не смешно.
– Можешь говорить при даме, она в курсе наших дел.
– Козинцев умер, – произнес раздельно Смагин. – Понимаете? Умер, держа палец на спусковом крючке. Из чего я делаю вывод, что он уже видел цель. Винтовку я успел забрать, так что подозрений против нас никаких.
– Козинцева убили? – спросила Ирина.
– Он умер от внезапной остановки сердца – это пока официальный диагноз, о котором я узнал у Страхова. Уголовное дело возбуждать не будут. Подле умершего нашли бинокль. Правоохранители решили, что имеют дело с любителем клубнички, взобравшемся на крышу, дабы полюбоваться на девочек в окнах женского общежития, расположенного неподалеку. Разумеется, я не стал их опровергать.
– Какая нелепость, – покачал головой Завадский.
– А если это закономерность, – спросил Верещагин. – Сначала умирает Мокшин, потом Козинцев.
– Ну и что между двумя этими смертями общего, Анатолий? – развел руками Завадский.
– Общее – инкуб, – отрезал Верещагин. – А его возможностей мы с тобой не знаем.
– Воля ваша, Аркадий Савельевич, но я тоже не верю, что крепкий здоровый мужик, прошедший огонь и воду, не раз смотревший в лицо смерти, вдруг взял и умер то ли от испуга, то ли от чрезмерного волнения. Когда я провожал Козинцева на крышу, он был спокоен как сфинкс. И вообще Николай не был склонен к истерикам и глубоким переживаниям.
– И что ты предлагаешь? – спросил Завадский.