Второй

А что можно было придумать? Как решить задачку? Не в теории, а в жизни.

Машку было уже не спасти. Спасти можно ребенка, но какой ценой? Четыре месяца мук для Машки? Четыре месяца с оголенными нервными окончаниями, запертой в собственном теле, испытывающей нереальные боли.

Что выбирать?

Право выбора было отдано Гальцеву. Право, от которого он отказался.

— Не могу, — кричал в усмерть пьяный Гальцев в трубку Максимову. — Я уезжаю. Сами решайте. Если родится ребенок — он будет мой. Я его никому не отдам. Но принимать решение я не буду. Поставьте перед фактом. Я — трус, Серега. Это я во всем виноват. Как можно было не заметить! Как можно было брать ее на такие задания? И почему она ничего не сказала?

А у Максимова не было ответов.

Он вообще не жил все это время, а просто существовал — без эмоций и без чувств. Просыпался с утра, на автомате ел, делал какие-то дела, куда-то ходил, с кем-то разговаривал — но совершенно не понимая ни смысла действий, ни цели. В голове была только Машка.

Уже сколько он раз, сидя в больничной палате рядом, ловил себя не просто на мысли, а на почти завершенном действии — выдернуть из розетки шнур от электростимуляторов и дождаться когда Машка по тихому уйдет туда, где не больно и не плохо.

Но не мог. Если б кто только видел, что с Максимовым творилось там в палате у Машки. Хотя…если б кто-то видел, то внешне все было слишком тихо. Серега с непроницаемым лицом сидел истуканом застывшим у кровати. Часами.

Машку держали всеми известными способами. Чтоб как можно дольше продлить жизнь, чтоб ребенок родился в срок.

Максимову показали снимок УЗИ. Мальчик. Вечером Серега позвонил Гальцеву, обматерил того самыми последними словами и рассказал, что у того будет сын.

— Ты сделал выбор, да? — Никита будто не верил, что Машку до сих пор держат на стимуляторах.

— Не было выбора. Ребенок- это все что останется от Машки. Это ее маленький шанс на вторую жизнь.

— Это и мой ребенок, но я не хочу знать какой ценой… — попытался оправдаться Никита.

Но Максимов его уже не слушал. Тем более рассуждения о цене.

Сидя с Машкой, он сам только и думал о том, какую цену он заплатил. Семь лет жизни. Бесконечные рейды, досмотры, поиск. Бесконечная война. Несколько ранений, игры с совестью — в «прав, не прав», бескомпромиссность действий. Ради чего?

Почему он до сих пор варится в этом котле, почему не уехал далеко от этого зачумленного города, почему как проклятый выполняет работу, за которую не получает ничего в замен. И даже наоборот — у него все что могли, отобрали. Ведь, если он занят важным и полезным делом для мира и вселенной должно быть как раз наоборот. Главному герою обычно везет, просто потому что воля вселенной на его стороне. Справедливость на его стороне. А тут…О какой справедливости может идти речь если он остался совершенно один, у него отобрали то что было изначально. Если он вместо чувства гордости и моральной удовлетворенности у него внутри только огромное чувство вины за все случившееся, такое большое, что как с ним жить дальше он не понимает.

Но ответов на эти вопросы не было.

Дни слились в один. Ночи слились в одну. Время почти остановилось, оно текло медленно медленно будто медовая патока и Максимов тонул в этом тягучем плотном потоке. Тонул и шел на дно.

И выплыть, выбраться на верх сил у него уже не осталось. Прав был отчим. Надо было беречь себя и оставлять запас внутренней энергии для таких вот случаев. Но кто же знал что все завершится именно так.