Бармен нервно отступил на шаг. Каншер кашлянул. Он покончил с третьим яйцом. Чань положил две монеты на прилавок и бросил еще одну девушке-служанке, пока они шли к дверям.
– Если вы не видите, с кем деретесь, вам следует бежать.
– Я не вижу смысла в том, чтобы пугать этих людей, – заметил Каншер, когда снова пошли вдоль канала. – Разве стоит винить овец за их робость?
– Если это не овца, а человек, я буду винить его.
Каншер пальцем почесал усы.
– А если они поднимут бунт, как толпа, которая сожгла Рааксфал, разве вы не будете все равно их презирать?
Они продолжили путь. Чань почувствовал на себе взгляд спутника.
– В чем дело?
– Извините меня. Шрамы такие странные. Как вам удалось не ослепнуть?
– Моя тонкая натура спасла меня.
– Все любопытствуют о том, что произошло. Как-то вечером доктор Свенсон и мистер Фелпс обсуждали это с медицинской точки зрения… – Поскольку Чань молчал, Каншер оборвал себя на полуслове и пробормотал извинения. – Возможно, вас интересует моя история. То, как я оказался в ссылке, оставив прежнюю жизнь…
– Нет.
– Нет сомнений в том, что это банально. Сколько душ каждый из нас хранит в своей памяти? А когда мы уходим, сколько их уходит вместе с нами, потому что больше о них не помнит никто?
– Не имею представления, – сухо ответил Чань. – Что вы знаете о патронессе графини во дворце, Софии Стракенцской?
Каншер кивнул, соглашаясь сменить тему разговора.
– Снова банальность. Обедневшая изгнанница с настолько дурным вкусом, что стала непривлекательной.
– Больше ничего?
– Чрезвычайно безвкусная и скучная особа.
Чань нахмурился.
– Графиня ничего не делает без причины. Она уединилась во дворце и одновременно вела какие-то работы в стеклодувной мастерской и в лаборатории Граббе. Теперь она все забросила – похоже, то событие, для которого она работала или которое ожидала, уже произошло.