«…- Особенно хочу отметить умелое руководство своими боевыми группами всего унтер-офицерского состава команды и ещё рядового Лужина, который постоянно на выходе командовал головным дозором и вёл себя исключительно храбро и примерно во всех случаях.
Покорнейше прошу Вас о поощрении всего личного состава вверенного мне воинского подразделения.
Командир особой отдельной команды при главном квартирмейстерстве Первой дунайской императорской армии, подпись, подпоручик Егоров А.Г. Число, месяц, год».
Ну, вроде бы всё. Двухдневный его труд был, наконец-то, закончен. Первое подробное донесение, описывающее в деталях весь этот последний выход на Балканы, было Егоровым составлено ещё до обеда. Теперь же Алексей подготовил отдельный рапорт на поощрение для всей своей команды. Пока горячо было всё это дело, можно было ждать милости от начальства, потом пройдёт какое-то время и всё как обычно забудется. А дело-то действительно было неординарное. Завтра, как и предписывал ему господин барон, он сможет отправиться в штаб армии и предстать перед своим куратором с подробным докладом. До этого господина полковника велено было не тревожить. Всё квартирмейстерство сейчас жило по воистину бешеному графику, «переваривая» в своих кабинетах всё то, что принесли им с дальнего выхода егеря.
Первая курьерская карета с генерал-майором Потёмкиным Г.А. и фельдъегерями в сопровождении большого конного отряда выскочила в северном направлении ещё вчера вечером. И вот новая команда фельдъегерей готовила к выходу уже следующую. Такая поспешность во всём этом деле сама говорила за себя. Перебранные, систематизированные и изученные документы убывали в срочном порядке в военную коллегию. Самые же «сливки» уже ушли в столицу с Григорием Александровичем. Ему, отмеченному в своё время самой императрицей Екатериной II, хотелось доставить их ко дворцу лично…
Полковник выглядел, мягко говоря, не очень, таким его Алексей видел впервые. Красные от недосыпа глаза, помятый мундир и даже щетинка на всегда гладковыбритом лице. Похоже, досталось за эти три дня его высокоблагородию изрядно!
– Тише, Алексей, – поморщился он, прервав уставной доклад подпоручика. – У меня и так голова как чугунок, а тут ещё ты орёшь, как оглашенный. Присаживайся, будь любезен, – и он кивнул на один из стульев, стоящих возле большого стола, заваленного сплошь бумагами. – Давай уже, что ты мне там принёс?
Лёшка протянул стопку исписанной бумаги и присел на предложенное ему место.
– Угу, угу, хм, – хмыкал по мере прочтения барон. Наконец он поднял глаза на Алексея. – В общих чертах я всё это уже, конечно же, и так знаю. Поручик Озеров свой доклад по всему делу успел представить, но у него всё там больше по своей части расписано. Тут же у тебя раскрыта боевая сущность всего этого выхода. Что я могу сказать, подпоручик, твои егеря действовали доблестно и умело. Все надежды, возложенные на них и озвученные тебе лично при особой встрече, той, перед вашим выходом, они полностью оправдали. По вашему делу с половником Думашевым все обвинения с тебя и с твоих солдат уже сняты. В Выборгском полку, пока вы там по горам бегали и турок отстреливали, прошла большая ревизорская проверка. Сам старший фискал из военной коллегии здесь «совершенно случайно» и как бы это правильнее сказать – на удивление удачно оказался, – и барон иронично хмыкнул. – Ну так вот, при его проверке выяснилось очень много неприятных для господина полковника моментов. Здесь и денежные удержания, и незаконные вычеты с солдат. Подделанные векселя-обязательства о закупке провианта у местного населения и приписки «мёртвых душ» по числу служащих, якобы имеющихся в полку, хотя они уже давно и выбыли по смерти или же по увечью. В общем, господин Думашев пока отстранён от командования и, взяв отпуск по болезни, укатил в своё имение.
– Спасибо, Ваше высокоблагородие, – Лёшка с благодарностью посмотрел на своего куратора и покровителя. – Если бы не ваше заступничество…
– Полноте, Алексей, – прервал его фон Оффенберг. – Мы оба в долгу друг перед другом, давайте же не будем отнимать такое драгоценное время на изъявление своих чувств. У меня крайне мало свободного времени, и ты, кстати, сам в первую руку к этому причастен, – и усмехнувшись, он кивнул на стол, заваленный документами.
– Теперь по рапорту. Твоих егерей однозначно будем всех награждать, будут им премиальные, а кому-то и производство в чины. Это то, что касается уровня армии, здесь всё решается быстро и никаких трудностей, полагаю, не вызовет. По тебе представление на производство в следующий чин и на премирование ушло вместе с генерал-майором Потёмкиным. Зная характер Григория Александровича, думаю, что можно не сомневаться в благоприятном исходе дела. Но это не всё, Алексей, – полковник откинулся на стул и посмотрел с ироничной улыбкой в глаза Егорову. – Помнится мне, один не в меру прыткий новоиспечённый подпоручик как-то пенял полковнику, что, дескать, героя из его солдат положенными ему наградами обошли и тем самым его подвиг штабные крысы обесценили. Было такое?
Лёшка опустил глаза, он прекрасно помнил тот случай с «опальным» барабанщиком Гусевым, случившийся после взятия Перекопа. – Прошу вас меня покорнейше извинить, Ваше высокоблагородие, я понимаю, что в его случае это…
– Тише, тише, не учитесь так быстро плохому, голубчик, не перебивайте своё начальство, – ёрничал барон. – По вашему геройскому барабанщику у меня отдельный разговор с Григорием Александровичем был. Коли ему получится убедить высоких людей снять опалу с семейства Гусевых, то быть твоему человеку офицером. Ну а нет, так тут уж ты не обессудь, все, что я мог, сделал, и совесть моя перед вами уже чиста.
– Спасибо, Генрих Фридрихович, – вздохнул Егоров. – Я уже говорил вам и не боюсь повториться, что вы настоящий русский офицер.
Как не был вымотан всеми своими делами барон, но было заметно, что эта вот искренняя похвала от простого русского подпоручика ему действительно лестна.
– Ладно, что там у тебя ещё в руках, не зря же ты меня тут нахваливаешь? – усмехнулся полковник. – Правильно, нужно ковать железо, пока оно горячо, и собирать пряники, давай сюда бумагу, – и он протянул руку.
– Ваше высокоблагородие, вы же сами говорили, что пришло время расширять нашу особую команду, что она доказала свою полезность и уже переросла саму себя. Ну вот, так-то я ещё перед последним выходом всё тут обдумывал, а по возвращении уже в бумагу свои мысли обратил, – объяснял куратору Алексей.
Тот в это время изучал его докладную по преобразованию команды в отдельную особую роту при главном квартирмейстерстве армии и, не отрываясь от текста, покачал головой.
– Однако! Пять обер-офицеров, три старших унтер-офицера, четыре унтера, десять капральств и девяносто пять рядовых. И это при общем числе в роте сто двадцать пять душ. Ну не знаю, не знаю, Егоров. Ладно, по унтерам понятно, хотя и их лишку, конечно, да и капралов число явно превышено по сравнению с обычными пехотными ротами. Но вот по обер-офицерам, на это высокое начальство вряд ли согласится. Ведь под каждого офицера свой отдельный учёт через военную коллегию идёт, ему и денежное с вещевым довольствием по особым статьям отпускается, и тот же продуктовый порцион. Думаю, что в этом виде твой прожект вряд ли через казначейскую часть пройдёт.