Глазомер! Быстрота! Натиск!

– Да хватит уже, дядь Вань! – помотал головой старший вестовой. – Их высокоблагородие опять ведь будет бранить, что ему мяса со дна набухали. Да еще так много, словно на двоих.

– Ага-а, расска-азывай! – протянул повар. – Все и так уже давно знают, что наши господа офицеры свой благородный порцион в один общий котел отдают и что им отдельного варева никакого в походе не бывает. И чего, даже немного побаловать командира, что ли, теперь нельзя?!

– Да мо-ожно бы, конечно! Ну вот чего там Матвейка ерепенится?! Еще ему сыпь, дядь Вань, еще! – зашумели в очереди. – А ты, Матвей, помалкивай, тут у нас повар за генерала! Сказали тебе – еще черпак, так и стой спокойно, котелок свой подставляй, а то, во-он, вечно ты все куды-то бежишь! Ежели их высокоблагородия хорошо не поедят, так потом они в избыточной строгости сами будут пребывать! А оно нам разве такое надо? Клади ему, клади, дядь Вань, не слушай его! Еще давай и поболее клади!

Разбившиеся по тройкам малые артели споро работали ложками, черпая кашу. Сухари распаривали в кипятке и только потом их ели, дабы избежать заморочек с кишками. Артельные дежурные споласкивали посуду в ближайшем ручье, а сытые солдаты уже в это время лежали, подставляя в блаженстве лица весеннему солнцу.

– Ох и хорошо же, Тишка, – проговорил мечтательно Федот. – Как будто бы в деревне после посевной. Вот так же лежишь ты себе на пригорочке, отдыхаешь, а вокруг-то все зеленое, яркое. Птички щебечут, от земли родным запахом и свежестью веет.

– Это да-а, – протянул друг. – Только вот еще пара-тройка недель, и под солнцем палящим все тут жухнуть начнет. То ли дело вот у нас на Смоленщине, красота-а. Ты это, Федотка, не подходил покамест еще к ротному? А то смотри, я от комендантских слышал, что скоро десяток штуцеров должен в батальон подойти. Меня в отборные стрелки переведут, так, может, и тебе получится туда же следом зайти? Жалко ведь будет, ежели нам вдруг расстаться придется, свыклись ведь мы уже, сработались. Почитай, что и здесь даже, в стрелковом плутонге, словно бы охотничья пара.

– Ох, не знаю я, Тиш, – проговорил с сомнением Федот. – Сколько я стрелковый навык ни нарабатываю, а все так же, близко за тобой угнаться не могу. Ну вот кто меня такого да в команду отборных стрелков заберет? На прошлых стрельбах из десятка две пули мимо мишени прошли. Вот как только угораздило-то промазать, а?! – и егерь стукнул с досады кулаком по земле.

– Да ладно, ну чего ты так, всяко ведь бывает, – успокаивал его друг. – Сам же мне говорил, что знобит тебя. Прошлый караул промок под дождем до нитки, а возле реки так еще и дуло знатно. Ослаб маненько, огнем ведь весь горел. Ничего, я вот сам к их высокоблагородию скоро пойду, чай уж не прогонит он, выслушает меня. Пусть тебе мою прусскую фузейку отдает, ты с ней вона как ловко управляться навострился, ничем даже не хуже меня. Вот и будем сообща работать: я нарезным штуцером, а ты ей. И чем же мы не стрелковая пара, да еще и эдакая, вся слаженная?

– Эй, пара, а ну двинься маненько! – подошедший от ручья Варлам поставил рядом вымытый котелок и прилег на край полога. – Чать успею ноги вытянуть, а то скоро опять в дорогу. Еще дотемна нам шагать, да, небось, и в ночи даже придется. А вы все об энтих об особых стрелках мечтаете? Хвосты, вон, на каски выслужили, все вам мало? – пробурчал он и, закрыв глаза, совсем скоро засопел.

– Вот Варлашка, в любом месте и при любом удобном случае умудряется засыпать, – усмехнулся Тихон. – Помнишь, как его наш капрал мутузил за первый караул? Я сам слышал, как он Макаровичу рассказывал: дескать, иду к себе, а Вершков на часах у порохового склада стоит. Ровненько еще так, только что спиной об его стену опирается. Чуть было мимо не прошел. Ну а чего, службу-то он как бы несет, да, видать, чего-то все же насторожило. Подхожу, говорит, приглядываюсь, а у него ведь глаза закрыты! Ах ты ж, сволóта такая! Дрыхнет он на посту! Ну и дал ему хорошенько!

– Да-а, у Герасима Матвеевича длань тяжелая, – поежился Федот. – Как же, помню, бывало, что и мне от него перепадало горячих. Да зато так и доходило быстрее, чем просто на словах. Не в обидах даже и вовсе.

На поляне пошло шевеление и послышались крики.

– Все, подъем, подъем, Варлаха! Поднимайся давай, вон уже роты начинают на дорогу выходить, – Тихон толкнул сладко сопящего товарища.

– Э-эх! – позевывая, тот сел и огляделся вокруг. – Вот как так всегда: «Не ел – не мог, а поел, так ни рук ни ног!» Не-ет, братцы, это я явно, выходит, что недоспал.

Мимо по дороге проскакал эскадрон казаков.

– Вона кому хорошо-то, – с кряхтеньем произнес Вершков, поднимаясь на ноги. – Скачи себе и скачи, сидячи и горя не зная. А тут, вон, своими ножками цельные сутки напролет топаешь.

– А ты в драгуны просись, – с усмешкой посоветовал Тихон, вынимая фузею из ружейной пирамиды. – Будешь в седле, как ногайцы или киргизы, на ходу спать. Не служба, а мед.

– Нет уж, спасибо, я лучше как-нибудь здесь, – буркнул Варлам. – Все та же пяхота, да иногда лишь верхом на лошади. Только окромя себя еще и за конем нужно глядеть да обихаживать его.

– В ротные колонны становись! А ну не задерживай, скорее стройся! – донесся клич главного батальонного квартирмейстера.

Полурота Осокина рассыпалась на отделения и разбежалась передовыми и боковыми дозорами вдоль дороги. Отдельный, особый батальон егерей пошел на север скорым маршем.